Субботняя свеча в Ираке, или Операция «Микки Маус». Рина Гонсалес Гальего
то, как легко он расстался с девушкой, и то, что он не поехал с нами отдыхать, сославшись на какую-то срочную работу. Наверное, пока мы отдыхали, он проходил собеседование и медкомиссию.
На следующий день, как обычно, я отправилась на работу. В голове снова и снова прокручивался вчерашний разговор с сыном.
– Зачем тебе это надо? – кричала я.
– Ну, мама… Ты сама меня всегда учила…
– Чему я тебя учила? Совать голову в духовку, которая вот-вот должна взорваться?
– Нет, мам. Ты учила меня не прятаться за чужую спину.
– Но я же не имела в виду, что ты должен сам искать неприятностей.
– Неприятности, мама, сами меня нашли. Они нас всех нашли одиннадцатого сентября.
Как будто это могло утешить. Я понимаю, в кого он такой. Мой отец добровольно пошел воевать во Вьетнам. Девочкой я часто ввязывалась в драки, потому что папу обзывали убийцей и агрессором. Тогда ветераны Вьетнама были не в чести. Папа садился рядом со мной, вытирал мои слезы своим платком и спрашивал: «Что ты плачешь, дурашка? Я долг свой выполнял». – «Папа, а что такое долг?» – спросила я однажды. Отец рано умер, не дожил до внуков. Стивен вырос и сам понял, что такое долг. Понял на мою голову.
Когда я в начале шестого вышла из здания почты, было темно как ночью. С севера надвигалась гроза, а мне надо было ехать домой, на юг. Я надеялась, что она меня не накроет.
Шлепнулись о лобовое стекло первые капли. Потом еще и еще, и вот уже я с трудом видела перед собой дорогу за завесой воды. Быстро заскользили дворники, я следила за ними глазами. Я следила за ними. Ширк-ширк, ширк-ширк, мой мальчик пошел в армию. Его пошлют в Ирак. Его могут убить. Ширк-ширк, ширк-ширк.
Почему все гудят? Что случилось? Как же я сюда выехала?.. Поперек движения. Совсем с ума сошла. Разноголосые гудки болью отдавались у меня в висках. Я медленно съехала на обочину и остановилась.
Не знаю, сколько я так просидела, опершись локтями о руль, обхватив голову руками, прислушиваясь к шуму дождя. Он барабанил все сильнее. Я подняла голову и увидела чье-то лицо в правом окне передней двери. Стриженые седые волосы, близорукие глаза за стеклами очков. Миссис Мэкерт. Вон ее грузовичок впереди на обочине стоит.
– Миссис Эштон, голубушка, что с вами? Вам плохо?
– Мой сын…
Я не помню, что было дальше. Помню только запах листьев и смолы, исходивший от куртки миссис Мэкерт, ее тихий голос и собственные слезы, которые, казалось, никогда не кончатся. Когда подъехал полицейский и посветил фонариком в окно нашей машины, я попыталась объяснить, почему мы, собственно, здесь стоим, но ничего вразумительного сказать не могла. Взглянув на меня, полицейский участливо спросил.
– Может, вам требуется помощь, мэм?
– Миссис Эштон только что узнала, что ее сын идет на войну, – сказала миссис Мэкерт.
Она знала, о чем говорит. Теперь я буду сама укладывать в коробку консервы и домашнее печенье, батарейки и стиральный порошок, бритвенные принадлежности и книги. Буду держать каждую вещь в руках на секунду дольше, чем нужно – потому что этими