Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока (сборник). Александр Михайловский
Николаю Герасимовичу Кузнецову. Для чего не позднее двадцати двух ноль-ноль вы вместе с вашей группой должны прибыть на аэродром Херсонес. С задержанным обращаться вежливо, излишней грубости не допускать, физическое воздействие – по необходимости. Вам все понятно?
Козыряю:
– Так точно, товарищ майор госбезопасности, все!
Я тоже, считайте, не спал трое суток, и у меня тоже гудит голова, но очевидно – это еще не финиш. Вопрос, за что арестовывают Октябрьского, я задавать не стал. Это было известно всей бригаде.
Та поза лежачего камня, которую он принял, наверняка наконец-то вывела Иосифа Виссарионовича из равновесия. Первая молния ударила в командующего Кавказским фронтом генерала Козлова. Да это я со своими парнями сопровождал тогда генерал-лейтенанта Василевского в Феодосию, в штаб Кавказского фронта. И стрелял начальник охраны Козлова не в кого-то из нас, а именно в генерал-лейтенанта Василевского – сей факт, надеюсь, еще станет предметом тщательного изучения следствием.
И вот очередь дошла и до Октябрьского. Ведь в нашей истории, несмотря на все художества, к примеру, при эвакуации Севастополя, его так и не репрессировали. А зря! Хорошие репрессии тут совершенно не повредят. А то распустились, понимаешь!
А майор-то смотрит на меня внимательно, не отпускает. Потом он все-таки решается заговорить:
– Товарищ старший лейтенант, у меня к вам личный вопрос. Я понимаю, что мы никак не могли встречаться раньше, но у меня постоянно такое ощущение, что я вас где-то видел…
Я вздыхаю.
– В зеркале вы меня видели, товарищ майор, ну, или почти меня. Особенно когда были моложе, примерно лет десять назад. – Майор уставился на меня непонимающим взглядом. – Ведь вы же Санаев Иса Георгиевич, тысяча девятьсот пятого года рождения? – Майор машинально кивнул. – Ваша младшая сестренка Нина, двадцать четвертого года рождения, приходилась матерью моей матери, а вы мне, Иса Георгиевич, соответственно двоюродный дед.
С остолбенелого майора можно было с натуры писать картину про библейский соляной столп. Было так тихо, что, казалось, было слышно, как в голове майора ворочаются шестеренки.
Я лично его не знал, да и не мог знать. Его, полковника госбезопасности, расстреляли вслед за Берией в пятьдесят третьем. Но у бабушки Нино был альбом с фотографиями времен ее молодости… Я узнал своего двоюродного деда сразу, как только увидел его вместе с генерал-лейтенантом Василевским на КП бригады. Тогда он не заметил нашего сходства – лицо у меня было перемазано боевым гримом.
Что-то я отвлекся. Дедушка-то, кажется, хоть еще и держится за голову обеими руками, но уже начал приходить в себя. Эх, дед, дед… А еще кровавая гэбня!
Кашлянув, майор поднял на меня глаза.
– А ведь точно, стервец, похож! А я-то голову ломал! А Бесоевы – это какие будут: владикавказские или…
– Алагирские! – вздохнул я и постучал пальцем по циферблату часов. – Время, товарищ майор госбезопасности.
– Ах, да, – встрепенулся тот и, вскочив,