.
несмотря на не совсем удачное начало в диалоге с учителем, вновь не утерпел и задал вопрос, где именно у Платона можно все это прочитать.
– И опять у тебя нет терпения! – с нескрываемой досадой отозвался Сервилиан. – Но, если ты хочешь, я тебе отвечу: свои представления о мире Платон наиболее подробно рассматривает в «Тимее». Можешь сам заняться изучением этого диалога, заодно посмотри новый комментарий к нему Кальвизия Тавра.
Как-то Веттий пожаловался Гельвидиану на сложности во взаимоотношениях с платоником и на то, что не находит ответа на свои вопросы, но понимания в нем не встретил. Тот стал поучать его как старший.
– О Сервилиане все, кого я знаю, отзываются с уважением. Может быть, он не великий философ, но учитель он хороший, учит именно так, как надо, и сам имел хороших учителей. Что ты от него хочешь услышать? В школе никто и никогда не ответит тебе на такие вопросы, для этого надо принимать посвящение в какие-нибудь мистерии. Но ты уж лучше сначала выучись, а потом посвящайся во что хочешь. Впрочем, когда человеку есть чем заняться, ему не до мистерий. А пока можешь утешаться тем, что теми же вопросами задавался Сократ или, вон, покойный август Адриан. Говорят, на смертном одре он сочинил стишки, там как-то так:
Душа моя, скиталица
И тела гостья, спутница,
В какой теперь уходишь ты,
Унылый, мрачный, голый край,
Забыв веселость прежнюю…[9]
Вот все твои пресловутые вопросы и в стихотворной форме. Что тебе смерть? О жизни думать надо!
– Ты рассудителен не по годам, – с насмешкой произнес Веттий. – Я бы не удивился, если бы эта речь прозвучала из уст твоего отца, но ты – ты как будто родился сорокалетним!
– Принимаю это как похвалу, – невозмутимо отозвался Гельвидиан. – Да, я уже сейчас знаю, чего хочу добиться в этой жизни, и не трачу времени на пустяки. Мне недосуг заглядывать за пределы круга земного.
Строки покойного августа, которые Гельвидиан пренебрежительно назвал «стишками» Веттию, и правда легли на душу, чего нельзя было сказать о нравоучениях брата. Впрочем, юноша понимал, что брат наставлял его от чистого сердца, потому как сам он именно таким правилам и следовал: он стремился стать хорошим правоведом, учился в знаменитой юридической школе, основанной еще во времена божественного Августа Антистием Лабеоном, уже начинал выступать как адвокат. Его интересовало все, что связано с правом, с древнейших времен, а кроме того, он был весьма начитан в поэзии, и познания его были шире тех, какие можно получить у обычного грамматика. Но как только речь доходила до первопричин, Гельвидиан сворачивал разговор: они его попросту не интересовали.
Хотя названые братья были по-прежнему дружны, они уже не были так неразлучны, как в первые дни. Помимо всего прочего, у Гельвидиана неожиданно завелась подружка-вольноотпущенница, театральная актриса, которой он не на шутку увлекся, так что сенатору пришлось несколько раз как будто случайно
Пер. С.П. Кондратьева.