Хулиганский роман (в одном очень длинном письме про совсем краткую жизнь). Сергей Николаевич Огольцов
закончился, все стали хлопать, а я понял, что сейчас даже Шут переоденется в пиджак и брюки.
Я вышел из спортзала, поднялся в тёмный класс, где оставлял свою одежду, переоделся и сменил мучительные туфли на долгожданные валенки: какое блаженное удобство!
На выходе из школы я столкнулся с мамой и Наташей – они пришли полюбоваться моим маскарадным триумфом.
Я коротко объяснил, что никакого карнавала нет и мы пошли домой всё тем же лесом.
( … главное – не оглядываться и память быстренько сделает своё дело – забудет и затрёт твои промахи, горести и боли.
Главное – смотреть вперёд, навстречу удовольствиям, удачам и праздникам…)
А впереди ждали каникулы и целых семнадцать серий венгерского фильма «Капитан Тэнкеш» по телевизору.
В комнате родителей, как всегда, стояла ёлка под потолок, а на ней, среди блестящих игрушек, шоколадные конфеты «Мишка в Лесу» и «Мишка на Севере», и «Батончики», хоть и не совсем из шоколада, но тоже сладкие.
После провального карнавала жизнь снова улыбалась…
В Новогоднюю ночь папа работал в третью смену, чтобы на Объекте не гасли огоньки на ёлках, а утром на работу ушла мама, чтобы из кухонных кранов текла вода.
В наступившем году я проснулся поздно, когда папа уже вернулся с работы.
Он спросил кто вчера приходил и я сказал, что мамина новая подруга из квартиры наискосок.
Потом я читал, сходил на каток, поиграть в хоккей в валенках; и уже смотрел по телевизору концерт певицы Майи Кристалинской, в её всегдашней косынке вокруг шеи – скрыть следы жизненной драмы, когда с работы вернулась мама.
Я выбежал из комнаты родителей в прихожую, куда, оказывается, пришёл также и папа с кухни; он стоял перед мамой, которая не успела ещё снять пальто.
Дальше произошло что-то непонятное – они всё так и стояли друг перед другом, не двигаясь и молча, когда вдруг папина ладонь, как-то сама по себе, без размаха, ударили маму по щекам.
Мама проговорила:
– Коля, ты что?!– и заплакала; никогда раньше я не видел её слёз.
Папа стал кричать и показывать блюдце с папиросными и сигаретными окурками, которое он нашёл за занавесочкой на подоконнике кухонного окна.
Мама говорила что-то про соседку, но папа отвечал, что та папирос не курит.
Он резко набросил на себя пальто и, выходя, крикнул:
– Ты же клялась, что с ним даже и срать не сядешь на одном гектаре!
Мама ушла на кухню, а потом к новой подруге в бывшей квартире Зиминых.
Я оделся и опять пошёл на каток и по дороге встретил возвращавшихся оттуда брата с сестрой, но ничего не стал им говорить.
На катке я пропадал дотемна.
Играть мне не хотелось, но и домой идти тоже; так и бродил вокруг поля или сидел в раздевалке возле печки.
Когда совсем уже стемнело, на каток пришла Наташа и сказала мне, что мама и брат ждут меня на дороге и что дома папа повалил ёлку на пол и пнул Саньку ногой, а сейчас мы пойдём ночевать к знакомым.
Под фонарями вдоль безлюдной объездной дорогой мы вчетвером