Цветы для поля боя. Кирилл Сергеевич Винокуров
сразу трое солдат, а она бьётся в истерике и рвётся к машине. До Бетке доносится её крик, но слова он разбирает с трудом. Единственное, что он может понять, это фраза «Пустите меня к ней!». Но её скручивают и оттаскивают с поля в тыл. Наводчик, Лина, тоже попадается ему на глаза. Девушка стоит на коленях перед остовом танка, сложив руки в молитвенном жесте, и смотрит высоко в небо, тихо шевеля губами. Она не плачет, она лишь исступленно молит кого-то о чём-то. К ней кто-то подходит и так же, как и Катерину, оттаскивает подальше. Сам Георг поднимается с земли и медленно подходит к «Руби». Ему в лицо дует обжигающий жар, но на это он не обращает внимания. Он кладёт руку на раскалённую броню и не чувствует жара. Он слышит рёв пламени в щелях корпуса. «Нет, это вовсе не пламя, это сама «Руби» плачет…Бедная. Бедная, милая Руби. За что же тебя так». Он ласково гладит боевую подругу, словно бы утешая. Но плач не утихает.
– Уберите его от машины, он же сгорит!
– Что? – Георг оборачивается и видит, как к нему решительно идут Пауль и Ральф. «Нет…Нет, они не могут. Они не имеют права! Это же Руби! Как они могут?!» Он уже было поднимает руки, чтобы протестовать, но тяжёлая рука Ральфа бьёт его в живот. Дыхание у Бетке перехватывает, он с трудом ловит воздух ртом, а его товарищи уже тащат его прочь от горящего остова.
– Нет! – получив немного воздуха, начинает вырываться командир танка. – Оставьте! Она моя! Ей же больно! Больно! Как вы можете!
Но никто его не слушает, ещё один крик, и буйного танкиста оглушают ударом по голове.
И вот теперь он тут. С повязкой на голове, с перебинтованным ожогом на руке. Смотрит на горящее поле в лучах заката. Он жив, да, но лучше бы он сгорел в этом танке. Потому что сейчас он чувствует, что бросил там близкого друга. И он даже не попрощался с ним, не сказал последнего слова, не проводил с почестями, а бросил на растерзание артиллерии, которая превратила поле в рассадник воронок, а остатки танков в груды железного лома.
– Георг, – зовёт его Рене, которой поручили следить за ним. – Пойдём, в лазарете скоро будет обход. Если тебя не окажется на месте, будут проблемы.
Она говорит с ним с искренней добротой и заботой, он понимает это. Но разве она знает, что он чувствует? Как она может запрещать ему смотреть на это поле, на эти останки, на этот пылающий закат? Да, она хочет помочь ему, но что она знает?
– Да, – холодно и отстранённо отвечает Георг после долгой паузы.
– Пошли, – она осторожно берёт его за руку и тянет за собой. Танкист с неохотой повинуется и идёт за ней в лазарет, где вскоре проходит обход. У койки Бетке, Лины и Катерины врач задерживается, но ничего не говорит, лишь расспрашивает их о настроении и самочувствии. В ответ доктор слышит что-то сухое и совершенно невнятное. Позже он подходит к командиру взвода.
– Они не годны к боевым действиям. По крайней мере, сейчас. А возможно и на всю жизнь, это зависит от того, что скажут о них в госпитале.
– Куда их отправят?
– В госпиталь имени