Карамора и другие сказки чёрного таракана. Казимир Баранцевич
вздыхала Гортензия.
– Позвольте, сударыня! – вмешался Мак. – Всё это не то! Бархат ли, шелк, или коленкор, – по-моему решительно всё равно! Важна окраска! Если бы эти дамы надели всё красное и чуточку где-нибудь черное, – было бы прелесть что такое!
– Этакой дурак!. Он толкует, конечно, о себе! – раздражённо шептала соседке Роза.
– Уж это как водится! – отвечала Гортензия.
Как видите, друзья мои, общество, в которое я попал, было очень весёлое, разговоры, которые я слышал, – как вы можете сами судить, – были возвышенные, и мне, простому чёрному таракану, воспитанному на русской печке, было очень приятно и лестно находиться в нём.
Но вот, однажды летом маленькая дочь хозяйки принесла огромный букет полевых цветов и поставила их в кувшин с водою.
Ах, друзья мои, я не знаю, что сделалось со мною! Я был просто ошеломлён! Свежий запах цветов так сильно подействовал на меня, так опьянил меня, что я, едва дождавшись ночи, вышел из моха, в котором сидел, и бросился к кувшину. Я быстро вскарабкался наверх, оттуда – на сочный стебель лесного ландыша и в упоении приник к его белой душистой головке. Сколько гибкости, сколько влаги было в этих только что сорванных стеблях, сколько свежести и живой красоты в этих кашках, фиалках, незабудках, полевых гвоздиках, мышином горошке, во всей куче скромных цветов, перемешанных с пучками травы и ржаных колосьев!
На меня пахнуло чем-то бодрым, свежим и радостным, чем-то таким, чего я никогда еще не испытывал в жизни! Я всегда был мрачным, любившим прятаться по темным углам тараканом, но теперь мне вдруг захотелось света, воздуха, воли. Не видя никогда ни поля, ни леса, ни моря, я размечтался, представляя себе поле огромным, сплошь усеянным этими милыми цветами, зеленым ковром, а море в десять, во сто раз больше того пространства воды, которая залила однажды полкухни, когда кухарка забыла завернуть водопроводный кран и ушла, а вода лилась из крана неустанно.
Мне хотелось знать, о чём будут говорить эти милые, живые цветы, захотелось послушать их рассказы о вольной жизни на открытом, чистом воздухе. Насладившись чудным запахом ландыша, я сполз вниз, притаился между стеблями и стал ждать.
Но ждать мне пришлось недолго: весело, шумно, живые цветы заговорили все разом, перебивая друг друга. Одни обменивались воспоминаньями о вольной жизни; другие рассказывали о каких-то неведомых мне зверюшках вроде стрекоз, бабочек, жуков, упоминали никогда невиданных мною каких-то лягушек; третьи рассказывали о дождях и грозах, как о чём-то таком, что для них было особенно полезно и приятно.
Я с удивлением слушал эти рассказы из неведомого мне мира и заметил, что искусственные цветы прислушиваются тоже.
Наконец, Роза не выдержала и надменно спросила:
– Долго ли вы будете болтать и не давать никому покою?
Живые цветы сразу притихли. Но Мышиный горошек, как самый бойкий, вдруг спросил:
– Разве мы вам мешаем?
– Конечно! Теперь ночь, и все хотят спать! – угрюмо заметил Мак. – И откуда вас столько нанесло! Сидели бы у себя в поле.
– Мы