Нарисованный мир. Ирина Мельникова
свело ногу судорогой, и я стал тонуть. Парни были на берегу, а я заплыл слишком далеко и понял, что сглупил, не рассчитав своих сил.
– И что ты стал делать?
– Тонуть.
– Не смешно.
Я хотела толкнуть его в плечо, но он поймал мою руку, и это странно сказалось на моём сердце.
– Я правда стал погружаться в воду, параллельно пытался как-то привести в чувство онемевшую ногу, но тут ещё эта паника, которая вывела меня из равновесия… Короче, погрузился с головой под воду, и когда в лёгких уже не осталось воздуха, вдохнул. И удивился, потому что в детстве у меня был подобный случай, я пошел на дно, и отец вытащил меня, выловил за ноги и заставлял долго откашливаться. Я помнил те детские ощущения и чувство страха, и эту воду внутри, которая не даёт дышать, а тут всё было как-то иначе. Я мог дышать, и… это было странно и вместе с тем радостно, потому что вместо того, чтобы прощаться с миром, я приоткрыл для себя его новую сторону. Когда я рассказал парням, они не поверили – так же, как и ты. Потому что мы привыкли жить в определённых условных границах, строго очерченных и с детства вдолбленных в наши головы. Это можно, это нельзя. Это хорошо, а вот это плохо. Это есть, а этого не существует, и исключений здесь быть не может. Если ты не такой как все – это неправильно, значит, дело в тебе, и ты должен стремиться быть таким же, как остальные. И всё в таком духе. Но кто сказал, что как все – это правильно? Что мы знаем о настоящем мире? Вот ты верила, что есть какие-то другие миры? Что можно попасть… я не знаю, в картину? В это место, в котором мы сейчас находимся, где нет ночи, где ты – лишь персонаж, если можно так выразиться? Ведь этот мир – он существует лишь на картине, нарисованный. Но, выходит, он есть. Ведь мы тут. И мы живы. И сколько ещё неизвестного вокруг, о чем мы даже не догадываемся, зато строим из себя «Мистеров-всезнаек» и пытаемся уложить всё в одно целое, структурировать, объяснить научными терминами и доказать. А есть вещи, которые не поддаются доказательствам. Они просто есть, независимо от того, верим мы в них или отрицаем их существование.
Я слушала Никиту, вдохновенно повествующего о том, что он пережил и что думает по этому поводу, и мысленно соглашалась с ним. Он ведь прав, но для того, чтобы понять это, нужно остановиться на миг и задуматься. А этого мы, люди, делать ой как не любим.
Мы продолжали неспеша идти по кромке берега сперва в одну сторону, затем обратно, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Я чувствовала внутри так много, но не смогла бы передать это словами. Я боялась расплескать это – всё то, чему стала свидетельницей, тот детский восторг, который наполнил мою душу. Но Никита и сам это видел – всё это время он был рядом и чувствовал если не то же самое, то нечто похожее. Мне хотелось подольше сохранить в себе эти чувства, а потому скучные фразы казались лишними и громоздкими.
Уже дойдя до того места, где утром я наблюдала за полётом высоко в небе неизвестной мне птицы, Никита замер, а потом побежал вперед, оставив меня