Дорога в мир живых. Альбина Нури
по телефону с мужем и дочкой, ляжет спать и завтра будет как огурец. Она из редкой породы сверхлюдей, которым неведомы похмелье, выпадение волос, лишний вес, ломкость ногтей, герпес на губах, ячмени на глазах и прочие гадости, которые отравляют жизнь большинству обычных граждан.
Сама Катя промучается полночи, уснет ближе к утру, и завтра у нее будет помятый вид и все тридцати три года – на лице крупными буквами.
Возле подъезда толкались соседи с пятого этажа. Женщину звали Накия-апа, имени ее мужа Катя не знала. Пил он люто, нигде не работал, все лето сидел на скамейке во дворе в компании таких же взлохмаченных, изуродованных постоянной пьянкой мужиков. Бедную женщину жалел весь дом: мало того что муж алкоголик, так еще и сын в тюрьме сидит.
– Дай стольник, сказал, – монотонно и нетвердо, видимо, не в первый раз, выговорил глава семьи.
– Ничего я тебе не дам! – Накия-апа вырвала руку из цепкого захвата.
Катя достала ключи от двери подъезда, стараясь быстрее прошмыгнуть мимо них, не слишком глубоко вдыхая: от мужика противно пахло.
– А ниче и не надо. Стольник дай и все.
Домофон тоненько запиликал, дверь открылась и закрылась, оставив соседей на улице. Катя шла к лифту и слышала, как они переругиваются.
Глядя на таких людей, как этот мужчина, Катя всегда думала: а ведь и они были когда-то маленькими и милыми. Носили панамки, катали машинки по полу, надевали смешные шорты и чешки на утренник. Рассказывали стихи, мечтали о чем-то, переживали из-за двоек в школе. Их любили мамы, отчитывали за разбитые окна отцы, в них влюблялись девчонки. Почему они выросли такими? Помнят ли они себя в детстве? Продолжают ли матери их любить и видеть в них прежних любимых крошек?..
Думать об этом сегодня было почему-то страшно. Кате вдруг пришло на ум, что многое из того, что человек воспринимает как данность, может быть у него отнято. Достаточно одной случайности, и все изменится, и жизнь – такая, какой он знает ее и привык видеть, – покатится под откос, как камень с горы.
Квартира встретила настороженной, вопрошающей тишиной. Кате казалось, комнаты как будто ждали, когда же хозяйка вернется не одна, и были разочарованы, что снова – ни многоголосого смеха, ни шума, ни оживленных разговоров.
Без Артура дом казался сиротливым и заброшенным, как и сама Катя. Если бы он снова поселился здесь, краны в ванной засверкали бы улыбчивым блеском, батареи грели бы охотнее, стены обнимали, а не надвигались, желая раздавить, диваны и кресла нежили, а не впивались пружинами в бока.
Каково это – прожить с человеком почти целое десятилетие, а потом услышать, что ему не хватает уверенности в правильности сделанного выбора? Можно услышать такое через год, два… Черт, да даже через три года еще не очень поздно, но десять!
Катя была уверена, что Артур просто не решился сказать ей правду.
Правду, которая состояла в том, что у него кто-то появился.
У него – да. А у нее – нет и никогда не появится. Маша права: она нелюдимая, закрытая, замкнутая. Ей всегда было трудно сходиться