Убийственные большие данные. Как математика превратилась в оружие массового поражения. Кэти О'Нил
Я устроилась на работу в одну из компаний, которая предоставляла банкам таких специалистов: компания RiskMetrics Group располагалась в одном квартале к северу от Уолл-стрит. Наш продукт представлял собой россыпь цифр, которые складывались в предсказание того, как будет вести себя определенный пакет ценных бумаг или вид биржевых в течение следующей недели, следующего года или следующих пяти лет. Когда все ставят на любое движение на рынке, подобные умные расчеты риска идут на вес золота.
Чтобы просчитать степень риска, наша команда применяла метод Монте-Карло. Вообразите, что вы крутанули колесо рулетки в казино десять тысяч раз и каждый раз тщательно записали результаты. При использовании метода Монте-Карло вы обычно начинаете с истории рынка и прогоняете тысячи тестовых сценариев. Как изучаемый вами портфель ценных бумаг вел себя на рынке каждый день начиная с 2010 года? А с 2005-го? Устоит ли он в самые тяжелые дни краха? С какой вероятностью для него возникнет смертельная опасность в течение следующего года или двух? Чтобы рассчитать эти вероятности, ученые прогоняют тысячи тысяч моделей. У этого метода много недостатков, но он представляет собой простой способ хоть как-то управлять своими рисками.
Моя работа заключалась в том, что я была посредником между нашими риск-менеджерами и самыми большими и придирчивыми знатоками рисков – квантитативными хедж-фондами. Я связывалась с фондами или они связывались со мной, и мы обсуждали любые вопросы, которые у них возникали по поводу чисел. Однако чаще всего они информировали меня только тогда, когда мы совершали ошибки. Дело в том, что хедж-фонды всегда считали себя умнейшими из умных, и учитывая то, что правильное понимание риска – основа их существования, они никогда не стали бы полностью полагаться на сторонние организации вроде нашей. У них были собственные группы, занимавшиеся подсчетами риска, и наши продукты они покупали в основном для того, чтобы хорошо выглядеть в глазах инвесторов.
Кроме этого, я отвечала на вопросы по горячей линии, иногда – от представителей больших банков. Им очень хотелось поправить свой пошатнувшийся имидж и выглядеть ответственными; именно поэтому они и обращались к нам. Но, в отличие от хедж-фондов, они мало интересовались самим нашим анализом. Риск в их портфелях был фактором, который они практически игнорировали. В течение моей работы на горячей линии у меня сложилось чувство, что люди, предупреждающие о риске, воспринимались ими как назойливые надоедалы или, еще того пуще, как угроза банковской безопасности. Это восприятие не изменилось даже после катаклизмов 2008 года – и было несложно понять почему. Если уж они выжили в такой катастрофе – потому что были слишком большими, чтобы рухнуть[3], – какой им был смысл волноваться из-за рисков после этого?
Отказ признавать наличие риска – давняя традиция в мире финансов. Культуру Уолл-стрит определяют ее трейдеры, а риски – это то, что они постоянно недооценивают. Это результат того, что мы оцениваем профессионализм