Город Солнца. Глаза смерти. Евгений Рудашевский
за днём из-под слоёв грязи и чужих записей наружу проступает истинное звучание красок. Он кропотливо, наслаждаясь медлительностью работы, снимал внешние пылевые загрязнения, удалял надлаковые записи и сами лаковые покрытия. Затем снимал подлаковые загрязнения и записи. Наконец бережно, миллиметр за миллиметром, избавлялся от старого реставрационного грунта. И лишь тогда замирал в восхищении. Картина, нехотя одолевая вековую стеснительность, в итоге обнажала подлинные переливы своих тонов и теней. Как взрослый хаски, проданный по объявлению, будет служить новому хозяину, но навсегда сохранит преданность лишь тому, кто приручил его в детстве, так и картина, проданная с аукциона, останется верна лишь своему реставратору.
Услышав в зале громкие голоса, Вячеслав Алексеевич вздрогнул. Слишком глубоко ушёл в свои мысли, и ему потребовалось ещё несколько секунд, чтобы очнуться.
У северной стены, возле выставленных и уже отчасти сервированных фуршетных столов, завязался спор. И спорили там чересчур эмоционально. Остальные посетители изредка поглядывали в ту сторону, пытались разобрать, что послужило причиной ругани, но в остальном делали вид, что их интересуют лишь картины.
Поначалу Савельев заметил, что больше всех ругается девушка в зелёном брючном костюме. Она была чем-то недовольна и всё своё негодование выплёскивала на Кристину, дочь Абрамцева – владельца аукционного дома. Светловолосая и улыбчивая, Кристина пошла в мать. После развода осталась с ней, а два года назад вернулась к Дмитрию Ивановичу – поступила в Строгановку на теорию и историю искусств, теперь изредка помогала отцу на выставках и аукционах.
Девушке в брючном костюме помогал чернобородый мужчина в чёрных кожаных ботинках – судя по всему, армейских. Неуклюже затянутый в твид дорогого пиджака и поблёскивавший серебряными запонками мужчина выглядел неприятно. Каждое его движение, скованное неудобной одеждой, выдавало звериную силу. Глаза были крохотными, тёмными.
Вячеслав Алексеевич сделал несколько шагов к столам, надеясь хоть чем-то помочь Кристине, но вскоре увидел, что спор прекратился сам собой.
– Когда будет Абрамцев? – раздражённо бросила девушка в брючном костюме.
– Должен скоро подойти, – с усталой улыбкой ответила Кристина. – К девяти часам он точно…
– Отлично. Тогда передайте ему… – Девушка вдохнула чуть глубже, будто захлёбываясь собственной яростью и опасаясь запутаться в словах. – Передайте, что я это так не оставлю.
Неприятный голос, срывающийся, истеричный. Закрыв глаза, можно было представить женщину лет сорока и даже больше и уж точно не такую молодую и ухоженную девушку.
Из тех слов, что услышал Вячеслав Алексеевич, стало понятно: возмущение вызвано отсутствием на предаукционной выставке одной из заявленных в каталоге картин. Такое случалось, в этом не было ничего исключительного. Вот и с апрельского аукциона сняли две картины. Савельев хорошо знал обе. И только одна из них была достойна