Я воспитываю папу – 3, или Первое свидание. Михаил Барановский
у мамы в животе: как я там себя чувствую? все ли со мной хорошо? получится ли у меня удачно родиться? буду ли я похож на него? И хотя я находился совсем рядом, никакой связи со мной не было. В общем, волноваться за меня он начал задолго до моего рождения.
– Когда твоя мама была беременна, – рассказывает, – она уговорила меня пойти вместе с ней в поликлинику. Там есть специальный аппарат. Он исследует организм человека с помощью ультразвуковых волн, называется УЗИ и позволяет увидеть тебя на мониторе еще до появления на свет.
– Ты меня видел, когда я был у мамы в животе? – удивляюсь. – И что я там делал?
– Что делал! Сидел тихо в позе эмбриона, даже в носу не ковырял.
– В какой еще позе?
– Эмбриона.
– Как это?
– Свернувшись калачиком, сидел, как все эмбрионы.
– Ты тоже был эмбрионом?
– А как ты думаешь? Все через это проходят, – вздыхает.
– Совсем ничего не помнишь?
– Когда я был эмбрионом?
– Ну да!
– Нет, но зато я отлично помню то время, когда эмбрионом был ты. Так вот, мы с твоей мамой пришли делать ей УЗИ, доктор долго всматривалась в экран и вдруг говорит мне: «Вот яички вашего мальчика!». Там действительно ничего не было видно, кроме яичек. Ночью я не мог заснуть. Ворочался и представлял, что вот родятся яички. Одни только яички и все. Как мы их назовем? Как сложится их дальнейшая судьба?
Но даже после того, как я благополучно появился на свет, он не перестал волноваться. Он переживает всегда и по любому поводу: не замерз ли я и не слишком ли мне жарко, дошел ли до школы и вернулся ли домой? Если болею, он измеряет мне температуру каждые полчаса. Однажды он позвонил в администрацию бассейна, в который я хожу на плавание, чтобы узнать, не утонул ли я.
Папа оправдывается тем, что если бы, кроме меня, у него было еще несколько детей, ему было бы спокойнее. Потому что, если с одним что-то случится, то останется еще несколько про запас. А так – всегда приходится быть настороже.
Лег я спать и свет уже потушил. Тут папа заходит в комнату и говорит:
– Спокойной ночи, – целует меня в лоб и собирается уходить.
А я ему:
– Подожди!
– Чего?
– Расскажи что-нибудь страшное перед сном.
– Это еще зачем? – удивляется.
– Просто, – отвечаю, – хочется напугаться. Ну пожалуйста!
Он садится на край кровати и какое-то время хмуро молчит. Видимо, вспоминает разные кошмары из собственной жизни. Я лежу тихо и жду, когда он с мыслями соберется. В комнате почти темно, только из полуоткрытой двери льется невнятный свет и ровно по линии носа делит папино лицо на две части. Одну как бы хорошо видно, а другую почти нет – только глаз поблескивает в темноте. И вот папа даже немного прокашливается и, кажется, сейчас начнет страшную историю рассказывать. Но вместо этого он вдруг спрашивает:
– Хочешь,