От и До. Свидетельства бывших атеистов. Сергей Васильевич Ковальчук
ты уйдешь? – Кто-то говорит:
– И хорошо, если она выполнит постриг.
В общем, меня довезли еле-еле домой. Привезли, привели под руки домой. Я пришла в Лавру, уже за желудок держусь. Прихожу, работать не могу, все время читаю: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!» Рассказываю своей начальнице, Ирине, что я не могу работать, мне надо ехать трудиться в этот монастырь, иначе я помру.
В общем, мне все хуже-хуже, я Тане, своей сестре, говорю:
– Тань, мне надо опять в этот монастырь. Пожалуйста, отвезите меня в этот монастырь! Мне плохо. Или отпустите меня. – Она говорит:
– Нет! Какой тебе монастырь? Ты же понимаешь, в каком ты состоянии. Как ты будешь трудиться?
И один раз мне было очень плохо, и она поняла, Таня, что нельзя меня держать. Вызвали маму с деревни, и я говорю: «мама, если вы меня не отпустите, я просто умру».
И мама меня сопровождает. Мы с Кириллом поехали и с мамой в этот монастырь. Мама плачет, слезами умывается:
– Доченька, как же ты будешь? – Я говорю:
– Мама, я выполняю волю Божью.
Приезжаем, заходим на территорию монастыря, раз, и боль меня отпускает».
Татьяна, ее сестра. «Вы знаете, когда мы ее ехали провожать, она была, конечно, в тяжелом состоянии. Вот. И мы с мамой плакали, и было у меня чувство, как будто, я ее везу хоронить заживо. Вот заживо ее хоронить. В таком состоянии… у нее, мало того, что возвратились боли, и вот этот запах разложившейся ткани уже изо рта стал идти, когда ее рвало.
И я ее провожала, конечно, изрыдалась. И когда они туда приехали, и мама мне звонит, и говорит: «Таня, я не могу понять, что происходит. Мы, говорит, – зашли в ворота, и она изменилась. У нее цвет лица поменялся. И ее в этот же день послали на послушание: разгружать кирпич с машины. И она целый день, – говорит, – трудилась, как ни в чем не бывало». Представляете?»
Ирина. «Потом меня поставили мешки стирать. Трудное самое послушание я проходила на кухне. В трапезной работать, и там такого не было, чтобы вода текла. Таскали ведра. И игуменья ко мне очень хорошо расположилась, Серафима. Но у сестер пошла такая брань, потому что меня быстро поставили на клирос петь. Потом мне дали мастерскую. Игуменья сказала: «будешь реставрировать иконы». Первую свою икону я сдала в этот монастырь.
И вот, матушка уезжает в отпуск. Я на клиросе пела. Конечно, искушений было много. Я на клиросе, все, но тут, когда я спустилась после службы вниз со второго этажа, потому что Храм был на втором этаже, идет такая старенькая монахиня, и говорит:
– Ты знаешь такого батюшку – Самсона?
А я накануне очень жаловалась батюшке Самсону. Говорю: «батюшка, ты в Мордовии сам страдал, помоги же мне сейчас. Я, – говорю, – не знаю. Там на клиросе такие искушения, что я не так пою. Ну пусть бы меня сняли с этого послушания, или дай мне силы терпеть. Не знаю, что делать».
Ну, в общем, и эта мне монахиня говорит:
– А ты знаешь такого батюшку – Самсона? – Я говорю:
– Знаю, я писала его икону. – Она говорит:
– А это был мой духовный