Стать человеком. Кирилл Каратаев
местных бандитов, у каждого по ходке. Так что плакать и рыть землю вряд ли кто будет.
Изумительная новость.
Дача у Владимира была душевная. Трехэтажный кирпичный дом, просторная рубленая баня и даже винный погребок. Впрочем, как раз вина там было не слишком много, но вот коньяка, водки и портвейна хватило бы на маленькую армию. И батальоны уже начали прибывать.
Безладов знал много людей. Хороших и не очень, нужных и бесполезных, красивых и чертовски красивых. Разных. На любой вкус, цвет и запах. Из этих людей на свой день рождения он пригласил человек десять. При иных раскладах мне, наверное, было бы даже приятно.
Некоторых я знал, с остальными пришлось познакомиться. В основном творческая элита, но была и пара бизнесменов. Один из них подарил двустволку Holland & Holland, другой авторские шахматы из бивня мамонта. И хоть Владимир никогда не увлекался ни охотой, ни шахматами, но рад был, похоже, совершенно искренне.
А потом жаркая, душистая баня, огромный мангал, ледяная водка, ароматный коньяк, свежий апрельский ветер. И, конечно, тосты, тосты, тосты. За хозяина, за друзей, за литературу, за шашлык, за весну и за женщин. Часам к десяти тосты начали стихать, а гости разбились на группки по интересам.
Неожиданно для себя самого, я оказался в компании одного из бизнесменов. Звали его Николай, занимался он фармацевтикой, а разговаривали мы о сигарах. Ему нравились доминиканские, а мне кубинские. У Владимира оказались только кубинские, и его это печалило. С каждой новой затяжкой и новым глотком коньяка он становился все меланхоличнее и слезливее. И дело вряд ли было в сигарах.
– Ненавижу людей! – вдруг вырвалось из него.
– Неужели всех?
– Ну, – он погрузился в пьяную задумчивость, – может, и не всех. Но абсолютное большинство.
– Вот как раз большинство совершенно не за что ненавидеть. Ненависти, как правило, достойны лишь единицы.
– Ты меня не путай, – Николай налил нам еще по рюмке. – Сказал, ненавижу, значит, ненавижу. Ведь их же сотни, тысячи вокруг вьются. И всем чего-то надо. Все что-то хотят. Хотят, требуют, просят, умоляют. Сволочи! Какие же все сволочи!
– Хотел бы бросить все это?
– Что бросить? Бизнес?
– Людей. Сволочей.
– Хотел бы, – он тяжело вздохнул. – А как их бросишь? Бросишь их, и бизнес забросится, и денег не будет, и не курить мне тогда больше сигар. Даже кубинских.
– Значит, ты ненавидишь тех, кто дал тебе все?
– Одно другому никак не мешает. Они ведь не только дают. Чаще отбирают.
– Значит, все по-честному. Они – тебе, ты – им.
– К ангелам такую честность.
– Тебе не угодишь.
– Хотя, знаешь, – Николай глубоко затянулся ненавистной гаваной. – Иногда ведь, правда, хочется все продать, про всех забыть и тихо жить где-нибудь на краю леса. И так хорошо становится от этих мыслей. А потом одумаешься, и снова тоска нападает из-за угла.
Вот так. Одни хотят уйти оттого, что социум не дал им ничего, а другие, наоборот, – потому что им, по сути, уже нечего предложить. Они уже взяли все, что в их силах. Больше им уже не поднять. Этим уйти