Хай-шень-вэй. Книга вторая. Нас миллион. Ресторан у императора. Экологическая полиция. Ирина Мутовчийская
вот что удивительно: стоило мне только в своём рассказе дойти до того момента, когда двое русских догнали японца, похитившего девочку, как мои тюремщики поменялись в лице и отказались слушать мой рассказ дальше.
Стопку бумаги и ручку мне вручили почти с почётом. Стоило мне дописать лист, как его почти вырывали из рук. Я сам видел, как мою писанину запирали в сейф.
Когда я писал, двое сотрудников секретной службы, рангом ниже того, кто меня допрашивал, просто поедали меня глазами.
Когда отчёт был закончен и один из сотрудников вошёл в кабинет, чтобы сопроводить меня до автомобиля, я увидел страх в глазах того, кто держал в руках стопку исписанной бумаги. Сотрудник старался держать листы так, чтобы невзначай не зацепиться взглядом за написанное мной.
Обо всем этом я рассказал дяде. Посовещавшись, мы выработали план.
И, согласно плану, все время возвращались в своём рассказе к событиям с девочкой Ларисой, и японцем, похитившим ее.
Бить нас перестали, зато после каждого допроса нам предписывалось заполнить гору листов. Вскоре на пальце появились мозоли. Допросы стали более редкими, а потом совсем прекратились.
Так прошёл год и ещё шесть месяцев. А тем временем здоровье мамы все ухудшалось. Врачи лишь разводили руками.
Положение опять спас друг дедушки. Как уж он действовал, и какие аргументы приводил, не знаю, но через год и восемь месяцев после приезда в Токио, нам было разрешено вернуться во Владивосток.
Страну предков я покидал без сожаления. В школу в Токио я не ходил, друзей не завёл.
А что же книга, вернее, лист из книги, спросите вы?
Да ничего, отвечу я вам! Абсолютно ничего! Вдали от книги лист превратился в мятый и пожелтевший от времени листок. Вернее, обрывок листа.
Обратный путь в город, где я родился, занял некоторое время, но все же, время, проведённое в пути, летело быстро. До Токио мы добирались дольше и тяжелее. Или мне это просто показалось?
Родной дом встретил нас запахом сырости и треском рассохшихся полов. Мебель и вещи должны были доставить позже. Домоправительница, которая осталась во Владивостоке и забрасывала нас жалостливыми письмами, встретила маму почти со слезами. Началась суета, слезы, восклицания! Пока женщины охали и ахали, я полез в баул, где лежали мои старые учебники, и поймал понимающий взгляд дяди. Зная домоправительницу, я побоялся, что она выкинет лист, когда будет расставлять книги на полке.
Руки мои дрожали, когда я доставал лист. В какой-то момент мне показалось, что лист тоже вибрирует. Однако я быстро понял, что это лишь иллюзия.
Лист был… Нет, не мёртв, нет, лист спал. Счастье и восторг переполняли меня, и я не желал думать о плохом. Но… Страница из книги была такой… Поникшей, несчастной и старой!
Дядя аккуратно взял страницу из моих рук.
– Токагава, не расстраивайся! Все будет хорошо! Пойдём, прогуляемся! Посмотрим, изменился ли город, навестим твоих друзей!
– Да, пойдём! Все