Жизнь и смерть князя Святослава. Князья и воины. Любовь Сушко
никогда – пустая эта забава для слабосильных и никчемных баб, которые ничего другого получить не могут. Тебе этого не нужно было, ты все с рождения имела.
Она замолчала, уносясь помыслами своими куда-то вдаль.
Любава все еще смотрела на нее. Пытаясь угадать, о чем в эти минуты она может думать.
– Но зачем ему столько женщин? – удивленно спросила она, боясь, что княгиня оборвет разговор, и она не узнает самого главного.
– Ему всего всегда много хотелось, может и хорошо, что он ни к одной из них не привязан. И все ему позволено, что душе угодно, хотя меня это никогда особенно не волновало.
– Но ведь у них будут дети, как они потом поладят друг с другом.
Она говорила о том, что давно терзало и саму Ольгу. Она знала, как велико в душе упоение властью. И если что-то и погубит этот мир – то сыновья Святослава от разных жен, в том можно не сомневаться, но что же с этим поделать? Она не ведала этого.
Постепенно все сглаживалось. Девицы вели себя довольно скромно, скандалов не возникало. Они понимали, что терпеть этого князь не станет. Но когда умерла Ольга – Любава осталась совсем одна и она стала понимать, как ей не хватает этой суровой женщины.
Она стала совсем бессловесной и безропотной, как тень. И к ней перешла служанка, боготворившая старую княгиню. Она пыталась как-то развлечь ее рассказами о старине. Но она привыкла к сильному характеру Ольги и никак не могла понять, как же, все получив, можно такой оставаться.
№№№№№№
Мария поднялась с постели, почуяв приближение князя. С русыми, распушенными по плечам волосами она была похожа на ведьму, и очень симпатичную ведьму. Святослав чувствовал ее насмешку над ним или всем происходящим, но это не смутило его – князь приближался к ней.
– Нынче моя очередь? – с вызовом спросила она.
– А ты этим недовольна? – он не позволял никому шутить и вольничать, но и не был с нею слишком резок, хотя сопротивление злило его. Хитрости были противны всему его сознанию, хотя возможно, для того, чтобы ощутить хоть какое-то сопротивление, он появлялся у нее чаще, чем у иных.
– За честь почту, – ответ держала она, но он не до конца верил всему, что она говорила, хотя страха не было в ее голосе, и вид казался бравым, даже вызывающим.
– Новая княгиня на меня косится, мало ты жене своей уделяешь внимания, княже, говорила она, пылко обнимая и лаская его.
Одним махом сбросил князь на пол сначала ее, а потом и свое собственное одеяние и припал к ней:
– Ты о княгине беспокоишься? – хрипло спросил он, от страсти, наплывавшей волнами, говорить становилось все труднее.
Она ничего не ответила.
– Я князь тут, и мне решать, где и с кем ночь проводить, Не в силах больше сдерживаться, он толкнул ее на подушки, разбросанные по широкой кровати. И они замолчали на какой-то срок, забыв не только о княгине, но и обо всем мире, притаившемся за стенами комнаты наложницы.
– Не думай,