1000 не одна ночь. Ульяна Павловна Соболева
и сильная тряска вызывала тошноту. Я сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь унять приступ удушья и позывы к рвоте. Если станет плохо, все через нос пойдет, и я могу задохнуться.
Казалось, что мои глаза все еще закрыты – темно, как в бездне. Я пошевелилась и тут же вскрикнула – руки так сильно связаны за спиной, что веревки словно режут кожу до костей, и неестественно вывернуты назад плечи. От каждого движения боль в ключицах и предплечьях нестерпимая. Где-то поблизости раздались сдавленные звуки. Кого-то тошнило. Именно так, как я боялась.
Послышался глухой звук удара и вскрик. Затем возня и мычание. Кто-то жутко бился и словно захлебывался, издавал страшные булькающие звуки. Мне казалось, что этого кого-то еще и отпихивали на середину. Я продолжала слышать глухие удары.
От ужаса зажмурилась и тихо скулила. Я здесь не одна. Здесь несколько женщин, не знаю сколько, но не мало.
И мы, скорее всего, едем в машине, ее швыряет на ухабах и поворотах. Кто-то тихо плакал, кто-то стонал. Но у меня не было внутри ни жалости, ни сочувствия. Я отчего-то их боялась не меньше, чем тех, кто нас сюда засунул. Я не могла сделать нормально вдох и выдох от охватившей меня паники. Где мы? Куда нас везут? Кто нас схватил? В голову лезли кошмарные мысли о том, что из нас вырежут все органы и бросят умирать в каком-нибудь сарае, истекать кровью и заходиться от боли. В голове смутно крутились какие-то странные картинки. Вроде как меня куда-то везут на инвалидной коляске, какие-то вопросы задают тому, кто едет со мной, люди в форме, им предъявляют мой паспорт, и руки у этого человека в красных пятнах с тыльной стороны ладони, а на мизинце кольцо. И меня трясет от бессилия, я хочу кричать, звать на помощь и не могу, я слышу голоса, но не знаю, о чем они говорят, а потом снова уколы и снова темнота, после которой тошнит и сводит все тело так беспощадно, что кажется – я умираю в мучительных пытках. Я так не хотела погибать где-то в машине, в жуткой темноте, без мамы. Мамочка моя, забери меня отсюда, мне так страшно, мамааааа. Мне всего лишь двадцать, я жить хочу, на мир хочу посмотреть, детей хочу учить. Я ведь… даже в стране другой не была. Я мычала закрытым скотчем ртом, вертела головой, брыкалась и скулила, как животное. Меня кто-то пинал в бок, потом ногами затолкали к стене. Я им мешала… кому-то из них. Потом мне скажут, почему меня пинали – боялись ублюдков-конвоиров, что могут услышать и избить нас за возню. Едва я начинала выть, меня пинали снова. Я все так же не видела, кто едет рядом со мной, мы не останавливались, машину не открывали, нам не приносили пить, не выпускали облегчиться. Скоро в помещении стало вонять мочой и кислотой.
Дорога начала казаться самой жуткой и невыносимой пыткой из всех, что я могла себе представить. Тело болело из-за неудобной позы, занемели руки. Мне ужасно хотелось пить и в туалет. Я изо всех сил держалась. Мне всегда казалось, что, если человек позволяет себе ходить под себя, значит половина пути к животному или трупу уже сделана. Я не хотела быть животным и не хотела стать трупом. Я не стану мочиться на пол, как это сделали другие. Я вытерплю. Эти ублюдки должны остановить машину и выпустить нас. Они тоже не роботы. Рано