Черная карта судьбы. Елена Арсеньева
в толпе сказал: «Это Мишка Герасимов из Хабаровска».
Ты поняла: Мишка Герасимов – вон тот поэтишка совершенно идиотского вида, в мятых брюках, растоптанных сандалетах и пропотевшей ковбойке; вдобавок рыжий. Рядом стоял холеный, отлично одетый иностранец лет пятидесяти с небольшим. По выражению глаз отца ты поняла, что этого иностранца по имени Вальтер Штольц он знает и имеет к нему немалые счеты, однако сводить их не собирается, потому что это уже мелочь, полузабытая мелочь для него, всецело поглощенного другой целью и более важной местью. Как ни странно, средством для достижения этой цели и свершения этой мести был рыжий поэтишка, однако иностранцу тоже предстояло принять косвенное участие в том, что собирался сделать с твоей помощью отец.
А между тем поэтишка, устремив в пространство горящий идиотским пламенем взор, трындел какую-то рифмованную чушь:
Какие планы у судьбы моей,
какие планы?
Небось такие же,
как у родимой мамы:
к забору прислонив,
отлупцевать по морде —
за то, что сын,
и что поэт,
и слишком гордый.
За то, что до смерти влюблен
в соседку Женьку:
с гитарой под ее окном
готов полжизни тренькать…
Отец хищно прищурился, и ты поняла, что эта Женька и есть объект его ненависти и его мести. Почему, за что – это было совершенно не важно, ты не хотела этого знать, твое дело – выполнять волю отца! И вот, повинуясь этой воле, которую ты чувствовала так же отчетливо, как если бы отец нашептал свое желание тебе на ухо, ты подошла к иностранцу по имени Вальтер Штольц и потянулась к «Паркеру», который тот держал.
Озадаченный Штольц попытался было спрятать драгоценную ручку, однако ты изобразила гримасу такого отчаяния, что этому совестливому глупцу сделалось страшно стыдно. Он поспешно протянул тебе ручку, и ты понимала, что в эту минуту он отдал бы тебе все, что у него было: и деньги, и золотую булавку для галстука, и великолепные швейцарские часы… Да он вообще готов был раздеться догола и отдать тебе всю свою одежду до последнего носка!
Носки его тебе были ни к чему, а вот деньги и часы можно отнести в скупку. Ты уже готова была отдать Штольцу мысленный приказ вывернуть карманы, но помешала мать.
– Скажи спасибо, Люсьеночка, – просюсюкала она, и ты почувствовала, как ее удивительно неприятный голос разрушил чары, во власть которых внезапно попал, точно в сети, Штольц.
Ты поняла, что его озадачило твое имя… Этот Вальтер Штольц был непростой человек, хотя, конечно, значительно – о, весьма значительно! – уступал тебе и отцу в силе. Но, если он сейчас не интересовал отца, тебе тоже следовало оставить его в покое. А вот времени терять не следовало! Ты повернулась к рыжему поэтишке, который зачарованно таращился на тебя, и сказала, сунув ему «Паркер»:
– А ты отцу привет передай. И слушайся его, слушайся! Не то хуже будет!
Это