Город живых отцов. Аркадий Борисович Ровнер
очень медленно рассеивался, и передо мной начала вырисовываться картина, неподвластная моему воображению. Сначала проступили зыбкие контуры современных башен с плоскими крышами, ленточными окнами, сводчатыми элементами фасада. Возникали здания в форме цилиндров, пирамид и наклонных сфер, потом проявились и обрели плоть классические дворцы с куполами и шпилями, очевидно, это были храмы, музеи и театры. Наконец, появились ожиданные элементы ретро: средневековые крепостные стены и красные кирпичные башни с бойницами, высокими воротами и подвесными мостами. Не могло быть и речи о мираже, галлюцинации или о чем-то подобном. Город жил своей жизнью, все в нем двигалось, жило, звенело вплоть до гула моторов и перелива колоколов, вплоть до женских голосов и детских криков.
Я не мог понять, каким образом, глядя на город со стороны, я одновременно видел город с десятка различных точек внутри самого города. Я как будто бы плыл по городу, очертания которого менялись на глазах. Было ощущение, что через современные формы домов проступали и старинные, и еще какие-то неизвестные формы, возможно, из будущего. Вот передо мной появился гигантский мост с одной опорой, повисший над городом и не касающийся земли своим вторым концом. Вот появился дом, уходящий вверх в виде прямой стрелы и теряющийся в облаках. Вот древние, но такие современные башни с бойницами, построенные из переливающегося всевозможными оттенками красного перламутра, которые древние путешественники принимали за медь или яшму. Вот круглые пруды, окруженные полукружьями домов, однако отражающие в своей серебряной глади не дома, а деревья, растущие на их крышах. Невозможно описать все, что я успел увидеть в первые минуты, еще не успев опомниться от шока.
Всё, что я видел и переживал, не вязалось ни в какой цельный образ, но было так рельефно и конкретно, что я потерял дар речи, способность двигаться, чувствовать, мыслить. Я хотел позвать Джима, но не мог крикнуть. Каково было мое изумление, когда я увидел Джима рядом со мной, изумленно глазеющего по сторонам и видящего то же, что и я. Вместе с Джимом на улице оказались мальчик Юсуф и мул, оба одинаково безучастные к окружающему нас невероятному чуду. Наш маленький караван – мы с Джимом и мальчик, ведущий под уздцы мула с сумками по бокам – непонятным образом двигался по улицам неведомого города, внезапно возникшего посреди азиатской горной пустыни. Город без людей, наполненный всевозможными голосами и звуками, нес в себе что-то зловещее. Кто же его обитатели, которых мы, живые, не можем увидеть? Есть ли у них форма, или они бестелесны и бесформенны и существуют лишь как сгустки энергии и пучки мыслей? Но зачем им тогда эти архитектурные формы, этот город, тщательно и подробно построенный? Не для того ли, чтобы привлекать к себе души мечтателей и фантазеров таких как мы с Джимом, уставших от однообразия и жаждущих чуда? Я понял, что это город-приманка, который должен обернуться растворением наших тел, гибелью наших старых «я» и новой, абсолютно непривычной жизнью в чистой