Музыка призраков. Вэдей Ратнер
рисовые поля, озера и пруды, заросшие лотосами и кувшинками, реки, точно искусной вышивкой, покрытые крылатыми сампанами и выдолбленными из пальмовых стволов челнами с носами в виде птичьих клювов. Но то, что открывалось с самолета, напоминало поле битвы, испещренное темными ямами с водой и странными рытвинами, напоминавшими воронки от снарядов. Изломанная география. Что она может рассказать Тире? Что кроется за этими клочками серого и коричневого? Какие еще неизвестные Тире тайны готова открыть эта израненная земля? Таит ли она в своих трещинах предсмертный вопль ее отца, его поверженные в прах идеалы и разбитые мечты, свидетельства якобы совершенных им преступлений, возможность искупления – для него и для нее, Тиры?
Самолет накренился влево и пошел на снижение. Город внизу становился четче с каждой минутой.
– И это Пномпень? – спросил кто-то с явным разочарованием. – А выглядит как не пойми что!
Город то появлялся, то скрывался из виду в прямоугольной раме маленького окна. Он совершенно не походил на столицу и даже с высоты птичьего полета напоминал маленький сельский городок. Тира вглядывалась в городскую топографию, ища златоверхие храмы и красные черепичные крыши, как в «Нэшнл джиографик» шестидесятых годов, выпуски которого она в университете прилежно изучала, ища сведения об истории своей страны, фрагменты своего дома, семьи. Но сейчас она различала лишь архитектурную несклепицу: промежутки среди уцелевших довоенных зданий точно запломбированы новыми серыми «коробками».
Самолет накренился вправо, и Тира успела заметить блеск покрытой золотом крыши поодаль, у реки. Может, это королевский дворец? Тогда река – Тонлесап? Образы старого Пномпеня теснились в памяти: ярусы монумента Независимости, поднимавшиеся над круглым основанием подобно лиловому пламени гигантской свечи, Ват Пном, сверкающий под полуденным солнцем, территория дворца, усеянная блестящими павильонами и резными беседками, напоминавшими, как казалось Тире в детстве, небесный град, и Тонлесап, полноводная от муссонных ливней. Самолет круто пошел вниз и с легким толчком коснулся земли. Сердце Тиры замерло. Старуха рядом с ней всхлипнула.
– Вот мы и дома, – сказала она мужу, беря его за руку. Старик положил сверху свою ладонь, еле сдерживая слезы – у него дрожал подбородок. Тира с силой прижалась лбом к стеклу, чувствуя свою беспомощность в присутствии столь откровенного проявления чувств. За много лет она выучилась заглушать эмоции звуками чужого языка; даже ее имя сократилось в более привычную для американского уха форму – Тира вместо Сутиры. Она американка, Камбоджа ей уже не дом.
Самолет плавно катился по рулежке, однако сердце Тиры готово было выскочить из груди. Стараясь успокоиться, девушка крепче обняла спортивную сумку, где лежало все самое ценное – паспорт, немного наличных, пара кредиток, деревянная шкатулка с пеплом Амары и письмо Старого Музыканта.
«Дорогая юная леди, не знаю, как начать…» Тира столько раз