Вор. Андрей Константинов
ле недавнего дождя. В такие тихие субботние сентябрьские вечера Петербург пустел – горожане старались перед наступавшей холодной и дождливой осенью использовать каждый выходной для того, чтобы покопаться на дачных участках.
Впрочем, жильцы серого дома на Каменноостровском были в основном людьми достаточно состоятельными, чтобы не ковыряться на огородах, – они уезжали за город подышать свежим воздухом, попариться в баньках, превосходивших размерами убогие времянки на участках простых смертных, расслабиться вдали от каменных кружев Питера…
Двор был пуст, когда в него вошли через просторную подворотню три смешных старика в старомодных болоньевых плащах и шляпах с обвисшими полями. Один из троицы бережно толкал перед собой детскую колясочку, руки других были свободными. Эти двое выглядели совсем комично, потому что на ногах у них поверх стареньких туфель были надеты резиновые галоши.
Старики неспешно прошлепали к скамеечке в центре двора, уселись и о чем-то оживленно зашушукались – не иначе как обсуждали очередное повышение цен и задержку выплаты пенсий… Впрочем, они обсуждали совсем другие вопросы – из всей троицы пенсионного возраста достиг только один, но он скорее умер бы под забором, чем согласился получать деньги от государства. Дело в том, что смешной старичок в галошах был вором – настоящим законником, коронованным еще в конце сороковых в спецлагере Севураллага.
«Как же давно все это было… Неужели – жизнь прошла?..»
Вор на мгновение сомкнул веки и зябко передернул плечами – в последнее время ему постоянно не хватало тепла, видимо, слишком медленно бежала по жилам стариковская кровь… Впрочем, внутренней силы у него еще было достаточно. Вор открыл холодно блеснувшие глаза, весь подобрался и негромко сказал:
– Пора.
Тот, который качал колясочку, остался сидеть на скамеечке, а второй обладатель галош встал, взял старика под руку, и они направились к подъезду, отгородившемуся от двора массивной металлической дверью с кодовым замком. Дверь эту спутник старика открыл мгновенно – словно она и не была заперта. Вор шагнул в полумрак подъезда, аккуратно закрыл дверь, щелкнув замком, а его напарник уже взлетал на третий этаж быстрыми и длинными, совсем не стариковскими прыжками…
Вор не спеша поднялся до площадки второго этажа, чувствуя, как его начинают охватывать знакомая лихорадка азарта, ощущение риска, страх, волнение и гордость от сознания того, что он сумеет страх перебороть… Эту сложную гамму чувств, наверное, можно было бы сравнить с тем, что испытывает альпинист, глядя на вершину, которую ему еще только предстоит покорить…
Вор за свою долгую и страшную жизнь поставил[1] десятки, а может быть, даже сотни хат – и каждый раз перед проникновением в чужой дом его колотило, как в первый раз. Как ни странно, вор в своей работе больше всего любил именно эти мгновения наивысшего напряжения нервов, мгновения концентрации сил, словно перед прыжком в холодный омут. Старик ждал этих секунд, словно наркоман очередной дозы, он мистически верил в то, что каждая поставленная квартира вливает в него жизненную силу, заставляющую отступать старость…
Вор преодолел еще один лестничный пролет и остановился на небольшой площадке у окна, смотревшего во двор. В подъезде было по-прежнему тихо – только на третьем этаже перед роскошной тяжелой дверью, обитой натуральной кожей, еле слышно звякал чем-то металлическим спутник старика.
Вор спокойно смотрел на своего помощника, не подгоняя его ни словом, ни жестом, – последнее дело говорить что-нибудь под руку человеку, занятому тонкой работой.
– Готово, – наконец выдохнул человек у двери и обтер рукавом плаща пот со лба.
Старик легкими, неслышными шагами поднялся на площадку третьего этажа, достал из кармана брюк секундомер, глянул на напарника и еле слышно прошептал:
– С Богом, Жора, поехали!
Жора облизнул губы и быстро скользнул в прихожую темной квартиры. Вор шагнул следом, аккуратно прикрыл дверь, достал из внутреннего кармана плаща фонарик и посветил уже колдовавшему над ящиком с сигнализацией напарнику. В квартире было очень тихо – окна, рамы в которых были заменены на звукоизолирующие финские пакеты, не пропускали с улицы шума, характерного для одной из крупнейших городских магистралей, – лишь отчетливо слышалось хриплое дыхание Жоры.
– Осталось двадцать секунд, – спокойно, даже почти бесстрастно констатировал старик, на мгновение переведя луч фонарика на циферблат секундомера.
Напарник не ответил, только дыхание его стало еще более хриплым и частым.
– Все! – наконец выдохнул он и обессиленно опустился прямо на пол в прихожей, отдуваясь, как после долгого бега.
Вор застопорил секундомер, взглянул на циферблат и усмехнулся:
– С запасом… Девять секунд еще наши были…
Он похлопал Жору по плечу, закрыл входную дверь на засов и пошел на кухню, доставая на ходу из кармана пиджака «воки-токи».
Окно кухни выходило