Трава под снегом. Вера Колочкова
и пойти к выходу, прямо глядя перед собой. Даже не толкнула никого, хорошо дошла. Потом по розовой плиточной дорожке к своему участку под сильным дождем шла, потом по террасе дома, потом на второй этаж поднялась, оставляя за собой мокрые следы… Даже к Ильке в комнату заглянула. Он спал на животе, безмятежно раскинув руки по подушке с синими рюшечками, сопел тихонько.
А вот встать под вожделенный горячий душ сил не хватило. Забралась, как была, в мокром шелковом платье под одеяло, натянула его на голову, затряслась, как лихорадкой прибитая. Сколько так билась, не помнила. Потом успокоилась. Окунулась в сырую горячую дрему, скопившуюся под одеялом от слез и мокрого платья. Очнулась от голосов, доносившихся снизу, но разобрать ничего не смогла, как ни прислушивалась. Что-то отчаянно говорил, почти кричал Игорь, ему вторил возмущенный басок Алексея Ивановича. Потом все смолкло. Открылась тихо дверь спальни – Игорь вошел. Сел на край кровати, дотронулся до нее через одеяло, произнес убито:
– Вставай, Лесь… Поговорить надо.
Она еще больше сжалась под одеялом, потом резко скинула его, села на постели, заговорила быстрым отчаянным шепотом:
– Я… Я не знаю, как это получилось, Игорь! Я сама не знаю! Я испугалась… Я не виновата, Игорь…
– Да знаю я, что ты не виновата! Успокойся. Я тебе верю, Лесь. Но понимаешь, тут такая штука… Нельзя тебе больше здесь оставаться. Совсем нельзя. Ты пойми, не может отец место терять. Ну как, как мы дальше жить будем, после всего случившегося? Тут же нашего ничего нет, этот дом на деньги хозяина построен… Такая жизнь, Лесь. Ничего не поделаешь.
– А… Как же мне теперь? Куда мне? Ты… разведешься со мной, да?
– Выходит, разведусь. Нельзя мне перед хозяином быть посмешищем. Отец прав. Прости меня, Лесь…
Он дернулся было к ней, скривился лицом по-мальчишечьи, но на полпути опомнился, шарахнулся обратно, как от прокаженной, сжал голову руками, заскулил щенком. Леся видела сбоку, как замерла мутной каплей слеза на самом кончике его носа. Повисела немного и капнула на ковер. Потом еще одна повисла. Шмыгнув, он отер щеки тыльной стороной ладони, встряхнул головой, решительно встал с кровати. Распахнув дверки шкафа, начал выкидывать на кресло ее одежду – платья, джинсы, костюмы, туда же и шубка норковая полетела, еще не надеванная. Красивая, беленькая, с большим капюшоном. Вместе в магазине выбирали. Скользнув, шубка выпала из общей одежной кучи, упала ему под ноги вялым жалким комком. Он не заметил, ступил на нее ботинком. Потом обернулся к Лесе, развел руки в стороны, проговорил тихо:
– Ну, вот и все вроде бы. Сейчас чемоданы принесу…
– Мне что, прямо сейчас надо уйти? Илька же спит…
– Нет. Куда ты пойдешь ночью? Все это завтра… А Ильку можешь оставить. Пока не устроишься. Мать отца уговорила его оставить. Они привыкли к нему…
– Нет. Он со мной пойдет. Он мой, а не ваш.
Бог его знает, откуда у нее в такой ситуации гордость взялась. Но произнесла она