Косвенные улики (сборник). Юрий Перов
нет, это совсем по другому поводу. Там что-то с лицензиями напутали; из охотничьего общества просили разобраться. У нас ведь не одно это дело. Скучать не приходится. – Я поднялся и протянул Куприянову руку. – Теперь все. Спасибо за помощь, не буду вас больше задерживать. До свидания.
Я сходил в дежурку, привел Славу Дыбенко к себе в кабинет и усадил за свой стол. Дыбенко взглянул на показания Куприянова.
– Это только что ты написал?
– Да. Прочти внимательно.
– Ты смотри, – сказал Дыбенко немного погодя, – все-таки он видел Власова. Даже разглядел, что он хромает по ступенькам.
– Он, брат, все разглядел, – сказал я и затянулся сигаретой. – Крыльцо-то выходит в переулок, и, чтобы увидеть человека на нем, нужно находиться как раз посередине переулка. Афонин оглянулся, как он мне сам показал, уже почти пройдя переулок. А ширина его, сам знаешь, метров двенадцать. Вот и получается, что, пока они быстрым шагом прошли эти шесть метров, Егор успел взойти на крыльцо, отпереть дверь, да черт с ней, с дверью, предположим, что она уже была отперта, и войти в дом. Да он дверную ручку спьяну ищет полминуты. И к тому же никогда не оставляет дом незапертым. А знаешь, как он быстро от Егора отрекся? Говорит, знал бы, откуда идет, сразу к вам явился. Он даже не спросил, за что убит Никитин. Как говорится, слона-то я и не приметил. Самое главное не спросил. То, что должно в первую очередь интересовать нормального человека. Зато как он насторожился, когда я заговорил об охоте! Ты бы видел, даже побледнел.
Тем же вечером мы проверили Афонина. Я, беседуя с ним о Никитине, провел его по Первомайской мимо Керосинного переулка. Дыбенко в это время поднялся на крыльцо Власова и вошел в дом, хлопнув дверью. Афонин и ухом не повел, да и мне-то было не очень слышно. Когда мы прошли некоторое расстояние, я спросил у него:
– Вы сейчас что-нибудь слышали?
– Да вроде бы ничего особенного, – сказал Афонин и пожал плечами. – А что было-то?
Глава XI
Мы совершенно не знали, что делать с Егором Власовым. Он стоял на своем. На допросы я его больше не вызывал. Каждый день заходил к нему в камеру. Егор отмалчивался. Был непривычно трезв и угрюм. Только однажды спросил о племяннице. Не произошло ли с ней чего. Я успокоил его и в тот же день разрешил ей навестить Егорыча. Он заплакал, когда она вошла в камеру.
Куприянова мы с тех пор ни разу не вызывали. Он сам забеспокоился и позвонил мне. Сообщил, что составил список охотников. Я поблагодарил его и сказал, что все уже обошлось. Он поинтересовался, когда суд и вызовут ли его как свидетеля.
– А как же, – ответил я.
– Жалко, – сказал он, – а я уж в отпуск собрался. Путевку мне дали на Черное море.
– Ничего не поделаешь, – сказал я, – это не от меня зависит. Я бы с доброй душой.
Я съездил к озеру, где последний раз в жизни охотился Никитин. В стволе, как я ожидал, было всего три пули и след от четвертой, которую Никитин вынул из дерева. Агеев указал мне место, с какого стрелял Никитин. Расстояние было метров пятнадцать. Промахнуться трудно.
Потом