Чайка Джонатан Ливингстон. Ричард Бах
к Джонатану, было уже совсем темно и он плавал на поверхности моря, мерцавшей в лунном свете. Измочаленные крылья были словно налиты свинцом. Но еще сильнее давила на него тяжесть жестокого поражения. Джонатан питал слабую надежду на то, что навалившийся на его плечи груз окажется достаточным и ненавязчиво увлечет его вниз, ко дну. И со всем этим наконец будет покончено.
Джонатан погрузился глубже в воду, и вдруг где-то внутри него зазвучали глухие раскаты странного голоса:
«Ерунда все это. Я – чайка. Ограниченность – мой удел. Если бы моим предназначением была скорость и столь глубокое постижение искусства полета, тело мое от рождения обладало бы соответствующими особыми свойствами, и тогда ум естественным образом работал бы в нужном направлении. Для скорости полета требуются короткие крылья сокола, а их у меня нет. И питаюсь я холодной рыбой, а не мышами. Прав был отец. Нужно оставить всю эту чушь. Нужно вернуться домой – в Стаю – и быть довольным тем, что я есть. Ибо я – всего лишь жалкая чайка, возможности мои ограничены, и я должен с этим смириться».
Голос умолк. Джонатан был согласен. Ночью место чайки – на берегу. И он дал себе клятву, что с этого самого мгновения он становится нормальной чайкой. Так будет лучше для всех.
Джонатан устало оттолкнулся от поверхности воды и полетел по направлению к земле, благодаря судьбу за то, что успел раньше узнать об экономном режиме полета на малых высотах.
– Ну нет, – подумал он, – с этим покончено раз и навсегда. И мне нет никакого дела до того, что я знаю. Чайка есть чайка, я – такой же, как все. И летать буду тоже как все.
И Джонатан, превозмогая боль, вскарабкался на стофутовую высоту. Усердно размахивая крыльями, он устремился к берегу.
Он почувствовал облегчение, приняв решение быть одним из Стаи. Ведь тем самым он разрывал свою связь с Силой, заставляющей его искать знание. Таким образом он избавлялся и от борьбы, и от поражения. Было так приятно просто прекратить думать и молча лететь во тьме к огням, мерцавшим вдали над пляжем.
– Темно! – встревоженно расколол тишину утробный голос. – Чайки во тьме не летают! Никогда!
Джонатан почему-то не обратил на голос никакого внимания. Ему было не до того.
– Как хорошо! – подумал он. – Луна, береговые огни, дорожки бликов на мерцающей поверхности воды… Тишина, покой… Хорошо!
– Вниз немедленно! Чайки никогда не летают во тьме! Для этого необходимы врожденные особые свойства! Глаза совы! Короткие соколиные крылья!
И там, в ночи, на высоте ста футов Джонатана вдруг осенило. И вся его боль, и все его окончательные решения – все разом испарилось, словно никогда и не существовало.
– Ну да – короткие крылья… Короткое соколиное крыло! Вот он – ответ! Надо же быть таким идиотом… Ведь нужно всего-навсего укоротить крыло! Сложить, оставив расправленным только самый кончик. И получатся короткие крылья!
Забыв обо всем, не думая ни о смерти, ни о поражении, Джонатан тут же поднялся на две