По ту сторону баррикад. Галия Асан
мама, рядом стояла тетя, она с любовью и жалостью смотрела на свою любимую невестку Зайнап.
Эта сцена могла бы быть обычной сценой прощания на вокзале. Если бы это не был поезд, увезший мою маму и брата в другой мир. Наверное, в тот момент маме представилось наше будущее. Будущее, которое она никогда не увидит. Не вздохнет над нашими двойками в школе, не будет переживать над моими экзаменами. Не увидит ни моего жениха, ни сватовства, ни моего волнения. Не придет ко мне в спальню накануне свадьбы и не скажет последних слов напутствия. Не увидит меня в зеркале и не скажет, какая я красавица. Не к ней я приеду после рождения первого ребенка, не она будет учить меня примудростям материнства. Не будет нянчить внуков и не увидит мое взросление. Этого ничего не будет!
Все, что было дальше я помню смутно: вот мы идем, я держу сестренок за руки. Тетя плачет, соседка ее успокаивает, взрыв, шум, обстрел, еще взрыв. Мамы нет. Брата нет. Кроме этих двух малюток, у меня больше никого нет! Мне хочется обидеться на маму! Я молча кричу: Зачем?! Зачем, мама, ты ушла, оставив меня одну?! Ты сейчас в раю, а я на этой грешной земле. Совсем одна.
– Ах, вай, вай, вай, – причитает тетя, ее глаза не просыхают от слез.
– Не плачь, тетя, не надо плакать, каждая слеза капает на тело моей мамы и брата, раскаленной водой! – пытаюсь образумить ее я.
Тетя смотрит на меня безжизненными глазами. Я глажу ее мозолистую руку. Но плакать не могу. Дом постепенно заполняют женщины. Я никого не знаю, ну, может, узнаю некоторых. С родней мы перестали общаться лет десять назад, тогда отец стал практиковать новый метод в религии. До этого слова Аллаха не звучали у нас в доме.
Отец всегда был борцом: всю свою жизнь он боролся. Сначала с бедностью горского аула в семье, где кроме него было еще девять детей, потом, перебравшись в столицу республики и начав неплохую жизнь предпринимателя, он стал бороться за мою маму, первую красавицу университета, девушку другой национальности, потом боролся за меня, они оба боролись, долго Всевышний не посылал им детей, и, наконец, умер, борцом за веру.
Сейчас я не понимаю, за что именно он боролся? Вокруг все были мусульмане. Моя родня представлялась мне тогда ужасными безбожниками, по рассказам папы, теперь я вижу, он был не прав. Тело моей мамы все же уцелело. Его омыла ее тетя, та, от которой она отказалась ради новых убеждений. Вот с кем я не могла найти общий язык – это мои двоюродные сестры. Они так странно на меня поглядывали. У них были выщипаны брови, на ногтях алел лак. Для меня это было так необычно. Но это ладно. Я не знала о чем с ними говорить. Они совсем не читали Коран, постоянно обсуждали какие-то индийские фильмы и косились на мой капор. На него косились и остальные женщины, что-то шептали тете, та, была словно в трансе. Я, Мадина и Хадижа, сидели в углу – сколько бы не было у нас родни, теперь мы были сиротами. От плача в комнате стоял гул, мне было неприятно. Моя мама в раю, вместе с отцом и братом. Зачем же так убиваться? В комнату