Под кардинальской мантией. Джон Уаймен
свидания с кардиналом, думал я, – все еще может хорошо кончиться. Но если мне не удастся, если дело будет ему представлено в ложном свете или, наконец, он сам будет в дурном настроении, тогда пиши пропало! В эдикте прямо сказано: смертная казнь!»
– Как? Опять, де Беро? – сказал он, поднимая брови. – Ну и смельчак же вы, если снова являетесь сюда. Старая история, вероятно?
– Да, но он не умер, – спокойно ответил я. – Пустяшная царапина! Это было за церковью Св. Якова.
– Ну, а мне он показался довольно мертвым, – заметил начальник стражи, который еще стоял тут.
– Ба! – презрительно ответил я. – А вы слыхали, чтобы я когда-нибудь сделал ошибку? Если я намерен убить человека, я убью его. А теперь я именно старался не убить его. Стало быть, он останется жив.
– Надеюсь, что так, – ответил начальник тюрьмы с кислой улыбкой. – И вам советую надеяться на это, господин де Беро. Не то…
– Ну? – сказал я с некоторой тревогой. – Не то, любезнейший?
– Не то боюсь, что больше вам уже ни с кем не придется драться. Если даже он останется жив, я не очень уверен за вас, дружище. Кардинал твердо решил положить дуэлям конец.
– Мы с ним старые друзья, – сказал я уверенным тоном.
– Я слышал, – ответил он с легким смехом. – Но то же самое говорили относительно Шале, хотя я не припомню, чтобы это спасло его голову.
Это было не слишком успокоительно. Но меня ждало еще худшее.
Рано утром получено было предписание содержать меня с особенною строгостью, и мне предложили выбрать между кандалами и одною из подземных камер. Я выбрал последнее и имел теперь полную свободу размышлять о многих вещах и, между прочим, о странном, непостоянном характере кардинала, который, как я знал, любил играть с человеком, как кошка с мышью, а также о дурных исходах, которые иногда наступают при самом легком и осторожном ранении груди. Я избавился от этих и им подобных неприятных мыслей, когда мне удалось получить на время пару костей. Так как свет, проникавший в темницу, был достаточен, чтобы различать число очков, то я по целым часам забавлялся, бросая кости, согласно некоторым мною самим выработанным правилам. Но долгий ряд метаний опроверг все мои вычисления и в конце концов привел меня к тому выводу, что самый ловкий игрок бессилен, если ему упорно не везет. Такое соображение тоже не могло быть названо успокоительным при данных обстоятельствах.
В продолжение трех дней у меня не было другого общества и другого развлечения. Но в конце третьего дня подлый тюремщик, который был приставлен ко мне и который никогда не уставал твердить мне о виселице, явился ко мне уже не со столь уверенным видом.
– Может быть, вам угодно было бы получить воды? – вежливо спросил он.
– Для чего, негодяй?
– Умыться.
– Я просил вчера, но ты не подал мне, – проворчал я. – Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Давай сюда! Если мне суждено быть на виселице, то я буду висеть, как порядочный человек. Но будь уверен, кардинал никогда не сыграет со старым другом такой