Кто ты, человек?. Семён Морозков
вздремнул чуток, а мы тут поспорили с Шурочкой насчет Раскольникова. Вот сидим, дуемся друг на друга теперь.
– Да бросьте, какая ерунда! Убедила я вас, убедила же, признавайтесь, – она шутя хлопнула кулачком по его плечу. – Это вы теперь грустный, а не я…
– Нет, с чего вы взяли? Хотите вот, хоть песню спою, чтобы доказать?
Сахаров с верхней полки, положив кулак под подбородок, невесело наблюдал за спорщиками.
Петропавлов лукаво улыбнулся и торжественно сообщил:
– Ну, песня – само собой, но больше я стихи люблю. Особенно, если в них про море…
Что-то вспомнив, он эффектно щелкнул пальцами и добавил:
– Вот, например, хотя название запамятовал.
Сидя вполоборота на краешке нижней полки, по-гусарски положив руку на колено, он начал читать, глядя в глаза Шуре:
– У нее глаза морского цвета,
И живет она как бы во сне.
От весны до окончанья лета
Дух ее в нездешней стороне.
Ждет она чего-то молчаливо,
Где сильней всего шумит прибой,
И в глазах глубоких в миг отлива
Холодеет сумрак голубой…
– Та-та-та… чего-то там буря… гм-гм… нет. Забыл, – моряк хлопнул с досады по коленке.
Шура вдруг продолжила:
А когда высоко встанет буря,
Вся она застынет, внемля плеск,
И глядит как зверь, глаза прищуря,
И в глазах ее – зеленый блеск…
Дочитав, Шура добавила:
– Это, товарищ морской волк, Константин Бальмонт – «Морская душа».
– Замечательные стихи, – заметил Анатолий, – будто про вас, Шурочка. Глаза-то у вас зеленые.
Шурочка захохотала:
– А я потому и выучила их!
Стас посмотрел на часы. Заметил, что до прихода поезда осталось не так много времени. Петропавлов обрадовался и сообщил, что без курева не может прожить и часа, а потому, пока не принесли чай, время оправляться «на перекур». Мол, папирос и новомодных сигарет не курит, а табачок у него свой, знатный. Все кроме Шурочки разделили компанию.
В тамбуре перед вагоном-рестораном неожиданно встретили Воскобойникова и Левона. Проводник стоял, прислонившись к двери, Левон курил. Петропавлов достал табачок из кожаного кисета и ловко скрутил на старый манер козью ножку. Стас принюхался, похвалил табак, но от предложения закурить решительно отказался:
– Не курю уже много лет. Здоровье, знаете ли, берегу.
– А я вот как с юности к дедовскому самосаду прикипел, так любые папиросы нынче кажутся слишком легкими, – отметил моряк.
Левон обратил внимание на зажигалку:
– Красивая. Махнемся, не глядя, а, капитан? Зачем тебе такая зажигалка к козьей ножке, к самосаду, а? – засмеялся официант.
Петропавлов прищурился от табачного дыма и как бы нехотя пробурчал:
– Это, товарищ дорогой, моя фронтовая любовь, можно сказать. На Эльбе сменял у одной «симпати-и-ишной» союзницы, – и он подмигнул.
– Ну-у-у, товарищ капитан, не прогадаете. Уж поверьте, –