По следам полка Игорева. Станислав Росовецкий
Тот выматерился, выронил меч и рухнул, гремя доспехом, на землю. Игорь сделал несколько поспешных шагов вперёд и встал на место Ивана-Волка (пока подбегал, вспомнил имя выбитого из строя), закрывая брешь. Три половца не из знатных оказались теперь прямо перед ним. Страшно скалясь, они размахивали своими длинными саблями, не решаясь сунуться вперёд, под сверкающий меч русского князя.
Игорь поднял меч и едва успел подумать, что самострельщик целил, конечно же, в него, как страшный удар свалил его с ног. Очнувшись, князь понял, что его волокут по земле и что алое корзно, за которое целая гривна плачена, безнадёжно запачкано глиной и конским навозом. Левой руки он вовсе не чувствовал – уж не оторвана ли шуйца? Посмотрел: на месте, слава Богу, только плетью висит… Не глядя, ощутил, что пеший строй русичей пятится. Ещё бы: нет приметы хуже, чем потеря главного военачальника в самом начале битвы!
Рассвирепев, князь Игорь хотел закричать: «Поставьте меня на ноги!» Однако услышал только хрип: пересохший рот не послушался.
Глава 7
Тревоги настоятельницы Несмеяны
В горницу, где старый киевский сыщик после завтрака дремал на скамье (в доме считалось, что обдумывает дела), Прилепа вошла, стукнув дверью. Уже это указывало на то, что покой хозяина баба беречь не собирается, а когда рассмотрел Хотен выражение её смуглого, привычно милого ему лица, понял он, что и настроение у помощницы боевое.
– Чем обрадуешь, моя красавица? – льстиво вопросил.
– Ещё бы не обрадовала тебя! Другая твоя красавица пришла, та, что в чёрных ризах. Игуменья Алимпия к тебе пожаловала.
Несмеяна! Он только что и успел наскоро, пятернёю, причесать бороду, как она оказалась в горнице и, не чинясь, сбросила шубу чёрных соболей на скамью. Однако вовсе не в чёрные ризы оказался обвернут её, пятидесятилетней бабы, тонкий по-прежнему стан, а в нечто лилово-жемчужное, о монашеском смирении и бедности никак не напоминавшее. На шее висело серебряное распятие – да, да, именно то, подаренное чуть ли не тридцать лет назад Хотеном! Неспроста вспомнила сегодня о его подарке гордая игуменья, неспроста…
– Мир дому твоему, Хотен Незамайкович! Прости, что пришла к тебе незваной, однако в моей беде один ты сумеешь помочь.
– Вечно живи, мати Алимпия! – низко поклонился Хотен, и сам не уследивший, как оказался на ногах. – Поведай мне про беду свою, авось и сумею помочь тебе, святой православной церкви на благо. Усаживайся, прошу.
– Я больше не смогу сказать тебе ни слова о моей беде, боярин, – мягко выговорила Несмеяна, оставаясь на ногах, – пока ты не ушлешь из горницы прислужницу свою Прилепу.
– Прилепа, ты сама ведь знаешь, Несмеяна… то бишь мать… – начал было объяснять Хотен.
– Да все в Киеве знают, что она тебе помогает, Прилепа, что подслушивает под чужими воротами. И знаю, что ты ей всё обязательно разболтаешь, – вы, мужики, болтуны ещё похлеще нас, баб, – да уж лучше ты потом, выслушав меня, сам решишь, что можно будет сказать твоей жёнке-помощнице,