Бойцовская порода. Лев Пучков
догадались, из этого не вышло. В усадьбе Толхаева, где Саша должен был непременно напороться на личного секретаря Григория Васильевича – некоего Рурика, вовсю проживал какой-то подозрительный типус с физиономией отъявленного мерзавца, а вышеозначенным Руриком даже и не пахло. Типус, вышедший к воротам пообщаться с Сашей, понятливо кивнул, сказал:
– Ща, звякну – подскочет… – И действительно – позвонил.
Спустя малое время к усадьбе подъехал лучший друг Толхаева – Руслан Саранов (белогорский миллионер тож), со свитой вооруженной, и задушевно этак напутствовал Сашу: а вали-ка ты, друже, обратно, да поживее! И передай своему инвалиду: ежели он вдруг явится сюда или кого пошлет вдругорядь, то его самого либо посланца немедля отловят и передадут в руки заинтересованных товарищей. А у тебя есть пять минут, чтобы убраться – потом самопроизвольно начинается лихорадочная стрельба по площадям…
Саша не глупый – два раза просить не заставил. Убрался. Но недалеко. За городским кругом обнаружил многоопытный ветеран локальных войн слежку за собой и понял, что злонравный друг Григория Васильевича одним только напутствием не ограничился. Масло дважды проверился – «хвост» был достаточно внушительным: две одинаковые «бэшки» пятой модели, содержащие в себе почти отделение круглолицых мальчуганов при оружии. Саша «соскочил» просто и расточительно – на многолюдной заправке посетил супермаркет, вышел с хозяйственного двора, сел на первого попавшегося дальнобойщика и был таков. В общем, подарил транспорт врагу, но спас всех подряд от большущих неприятностей.
– Все они уроды, – без эмоций резюмировал Рудин, заслушав доклад вернувшегося Саши. – Следовало ожидать. Ну и хрен с ними – бог их накажет…
Григорий Васильевич отнесся к известию несколько иначе. Он воспринял случившееся как глубокое личное горе, страшно оскорбился изменой лучшего друга – Саранова – и впал в долгосрочную депрессию.
– Кем я стал?! – теперь такой горестный вопрос можно было слышать ежедневно, с многократной репризой. – О-о-о, кем же я стал?! Я обуза для всех, обуза – мне нет места в этой жизни! Застрелюсь, в задницу! Или зарежусь…
Некоторое время прятали карабины и все колюще-режущие предметы, затем Рудину это надоело, и он поспешил вмешаться в дальнейшее развитие событий. Подготовился соответствующим образом, собрал семейный совет, приняли решение… В один прекрасный день Сергей провел с мучеником вдумчивую беседу, суть которой сводилась к следующему: чушь это все, ты нам нужен, мы тебя любим, помним твою доброту, и хватит дурью маяться – со временем все образуется. А в доказательство нашей тотальной любви и приязни – вот. Хлопнул в ладоши: ап! Двери распахнулись, и Соловей вкатил инвалидную коляску: новенькую, с иголочки, да не какого-нибудь монстра полутонного отечественного, а симпатичную модель фашистского производства. Правда, не «самокат», а механическую – но очень добротную и удобную до чрезвычайности. На «самокат» просто денег не хватило: и механическая обошлась