Бесконечная шутка. Дэвид Фостер Уоллес
на пол и снимал с шеи ключ от комнаты. Сам телефон когда-то принадлежал Орину, и сквозь его футляр из прозрачного пластика было видно все телефонные внутренности.
– М-мяулло.
– Почему у меня всегда такое чувство, что я своим звонком отрываю тебя от процесса самоудовлетворения? – это был голос Орина. – Всегда так много гудков. К тому же ты всегда после этого какой-то запыхавшийся.
– После чего.
– В твоем голосе есть какая-то потная торопливость. Ты что же, один из 99 % подростков мужского пола, Хэлли?
Хэл не любил разговаривать по телефону после того, как тайком накурится в насосной. Даже если под рукой была вода или другая жидкость, чтобы смочить горло. Он не знал, почему. Просто ему было не по себе.
– Что-то ты больно бодрый, О.
– Мне ты можешь признаться. В этом нет стыда. Позволь сказать тебе, мальчик, я сам многие годы качал руку на этом холме.
Хэл подсчитал: более 60 % того, что он говорил Орину по телефону с тех пор, как брат с этой весны внезапно снова начал звонить, было ложью. Он не знал, почему ему так нравилось врать Орину по телефону. Он посмотрел на часы.
– Ты где?
– Дома. Прожаренный до хрустящей корочки. За окном +90.
– Речь идет о Фаренгейте, я полагаю.
– Этот город сделан из стекла и света. Окна – всегда как фары дальнего света, которые летят на тебя. В воздухе марево, словно бензин разлили.
– Итак, чем обязан?
– Иногда я ношу темные очки даже в помещении. Иногда на стадионе поднимаю руку, смотрю на нее, и, клянусь тебе, сквозь нее просвечивает. Как этот прикол, знаешь, когда светишь фонариком в ладонь.
– Руки, как я посмотрю, сквозная тема нашего сегодняшнего разговора.
– По дороге с парковки на улице я видел, как пешеход в пробковом шлеме споткнулся, как бы схватился за воздух, а потом рухнул ничком. Еще одного финикийца срубила жара, подумал я.
Хэлу вдруг пришло в голову, что, хотя он врал о незначительных деталях в телефонных разговорах с Орином, ему никогда не приходило в голову, что брат мог поступать так же. Это спровоцировало припадок зацикленного мариахуанового мышления, который – опять – быстро привел Хэла к сомнению в том, действительно ли он такой уж умный.
– До SAT[46] осталось шесть недель, и Пемулис как репетитор по математике все сильнее меня разочаровывает. Это к вопросу о том, чем я тут занимаюсь целыми днями.
– Когда он упал на тротуар, лицо у него зашипело. Как бекон на сковородке. Он там так и лежит, я из окна вижу. Он больше не двигается. Все его избегают, обходят. Кажется, даже если к нему прикоснуться – обожжешься. Мальчишка-латинос удрал с его шлемом. У вас там снег еще не пошел? Умоляю, опиши еще разок снег, Хэлли, для меня.
– Значит, ты проводишь дни, представляя, как я весь день мастурбирую. Ты это хочешь сказать?
– Вообще-то я даже подумываю открыть в ЭТА целый ларек с «Клинексами».
– Это, конечно
Scholastic Assessment Test, экзамен для выпускников школ, поступающих в вуз.