Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа. Дарья Волкова
Ивана.
Тобольцев мысленно встряхнул себя и сунул царице под нос окровавленный палец.
– Вот! Производственная травма!
И не соврал, между прочим. Указательный палец – для фотографа кормилец и отец родной.
Дуня пару секунд разглядывала предъявленное – видимо, еще не до конца проснулась. Потом кивнула.
– Ясно, – обогнула Ивана и двинулась в ванную. – Иди за мной.
Что оставалось делать? Пошел. В ванной Дульсинея включила воду и со словами: «Держи, я сейчас», – сунула руку Тобольцева под струю. Вода оказалась ледяной, и, кроме этого, в порезе начало покалывать.
– Щиплет!
– Потерпишь, – отрезала Дуня и вышла, оставив после себя едва уловимый аромат – аромат теплой, сонной, только что поднятой с постели женщины. Тобольцев тряхнул головой и брызнул себе в лицо из-под крана. Плохо он сегодня умылся, факт. Всякая чушь в голову лезет.
Тем временем вернулась царица с полным набором для оказания первой и неотложной помощи пострадавшим указательным пальцам. Действия ее были точными и уверенными – промокнула рану куском бинта, легко прижала.
– С кем сражался, идальго? – поинтересовалась Дульсинея, пока распаковывала пластырь.
Иван не смог сдержать усмешку.
– Хотел бы сказать, что с драконом, но – увы. С колбасой! – а потом снова. В который раз. Не смог удержаться. – А ты мне подуешь? На вавку?
– Кто бы мог подумать, что рыцарей так легко победить, – после паузы пробормотала Дуня, держа пластырь. – И кто бы мог подумать, что рыцарям необходимо подуть на боевые раны.
Она аккуратно и сосредоточенно заклеила порез, а потом еще пригладила концы пластыря, чтобы плотнее прилипли к коже. Иван на все это смотрел, словно ничего интереснее в жизни не видел.
– Ну все, Дон Кихот, ты спасен.
Она подняла голову. И оказалось, что они стоят очень-очень близко друг к другу. Так близко, что видно, что у нее на носу и щеках веснушки. Наверное, она их маскировала – кремом там или пудрой. А сейчас они видны как на ладони. Мелкие. Она несколько раз моргнула, будто растерянно. Ресницы и брови у царицы безо всякой косметики темные и густые. И она вся другая сегодня утром. Не безупречная леди с красным маникюром и на красном спорткаре. А почти девочка – растрепанная, с веснушками и в этом, с кружевами… пеньюаре.
– А со сколькими рыцарями тебе приходилось встречаться раньше, Дульсинея? – срочно надо разрушить это растерянное молчание. Но голос упорно сбивался на шепот. – У тебя веснушки. Надо же. А я вчера не заметил… Дуня.
Она не ответила. Только взгляда не отводила. Молчание вот-вот грозило переплавиться во что-то иное. Оно просто не могло больше вот так длиться.
А потом вдруг кто-то за стеной включил дрель, и Дуня вздрогнула. Иван, впрочем, тоже. А Дуня опустила голову и стала деловито собирать со стиральной машинки разложенные бинты и упаковку пластыря.
– Ухажеры в детском саду считаются? – уточнила она, не поднимая взгляд.
– Вот в детском