Взять живым!. Владимир Карпов
рядом на пулеметы врага. И вчера ночью они действовали лучше некуда. Хорошие ребята!..
Спросил их, не скрывая своей грусти:
– Ну что, братья-славяне, расстаемся?
Бойцы обступили его. За всех подал голос Махоткин:
– Не забывайте нас, товарищ лейтенант.
– Как вас забыть? – сказал Ромашкин и подумал о своей медали. Стало почему-то неловко перед этими людьми: фашистов били вместе, а наградили только его. – Как же я вас забуду? – непроизвольно повторил он. – Вы мне вон что заработали…
Василий расстегнул шинель и показал на груди сияющий кругляшок. Бойцы рассматривали медаль, читали надпись и номер.
Рассудительный Ефремов уточнил:
– Медаль эту вы сами заработали, товарищ лейтенант. Такое дело в один миг придумали! И немца поймали сами. Так что не сомневайтесь!
– Мне хотелось, чтоб и других наградили. Вас, например, Бирюкова, Махоткина – тоже ведь гитлеровцев поймали.
– Наши награды впереди, – весело сказал Махоткин, – вон сколько еще до Берлина топать!..
На душе у Ромашкина стало полегче. Хотя его бойцы и не выказали такой любви, как разведчики к Казакову, но все же он им небезразличен.
«Да и я ведь не Казаков, – отметил про себя Василий. – Тот вон какой молодец. Я с ним полдня провел, и то полюбил».
– Заходите к нам, – попросил Махоткин.
– Вас не минуешь, – ответил на это Ромашкин, – путь к немцам идет через вас. Ну, бывайте здоровы, ребята. Идем, Авдеев, доложимся ротному.
…Куржаков поднялся, чтобы, стоя, как и полагалось, выслушать рапорт. А выслушав, строго спросил Авдеева:
– Все приняли?
– Так точно! – без колебания заявил сержант.
– И пэпэша передал?
– Так точно, и пэпэша.
В ротах автоматы только появились, их дали пока лишь взводным да некоторым сержантам, и Куржакову не хотелось терять «одну единицу автоматического оружия».
Ромашкин ждал придирок. Но придирок не было.
– Вы можете идти, – сказал ротный Авдееву и, когда сержант вышел, предложил Ромашкину: – Садись, попрощаемся хоть по-человечески.
– Можно и так – попрощаться, – хмуро согласился Василий.
– Интересно, что ты будешь обо мне думать?
Василий ответил смело и прямо:
– Думать буду о тебе, что и раньше думал: зануда ты. Вот и все.
Он ждал взрыва, но Куржаков лишь усмехнулся. Посмотрел как-то сбоку и спросил примирительно:
– Видел когда-нибудь, как петушки молодые дерутся? То и дело пырх да пырх – друг на друга наскакивают. А из-за чего? Не знаешь! И они не знают! Вот и ты петушок. Ничего еще в жизни не видел. Выпорхнул из училища, разок в атаке кукарекнул – и в госпиталь. Теперь, правда, посильнее, по-настоящему кукарекнул. И возомнил себя отчаянным воякой… Ладно, иди, петушок, кто из нас чего стоит, сам потом поймешь! Будь здоров!
Ромашкин вышел в полной растерянности. По дороге к штабу полка вспоминал и перебирал всю свою недолгую службу с Куржаковым. И получалось,