Взвод. Андрей Ливадный
ласково спросила она, будто была давней подругой Лозина, знавшей его не первый год.
Лейтенант не ответил, на это пока не было сил, лишь слегка кивнул, давая понять, что он в полном сознании.
– Вот и молодец. – Она намочила в тазу край полотенца и решительно откинула одеяло. – Давай будем мыться.
Иван поначалу смутился, осознав, что лежит абсолютно нагой, но быстро справился с этим иррациональным стыдом.
Взглянув на себя, он ужаснулся. Одна кожа да кости. Лозин мог видеть лишь свои ноги да впалый живот, но и этого хватило, чтобы вернулось чувство недоумения, а вместе с ним и смущение перед молодой девушкой.
– Ничего, лежи… – мягко произнесла она, касаясь его влажным полотенцем. Видимо, желая отвлечь Ивана от неприятных для него ощущений, девушка, отирая его иссохшие ноги, продолжала говорить, невольно концентрируя внимание на себе:
– Раз очнулся, давай знакомиться. Меня зовут Настя… – Она вновь намочила и отжала полотенце, осторожными, но, как показалось Ивану, профессиональными движениями обтирая его грудь, плечи и живот.
Он попытался ответить ей, но из пересохшего горла вышел лишь сиплый вздох.
– Не напрягайся. – Настя вдруг застенчиво улыбнулась, будто в облике истощенного, едва живого лейтенанта было для нее что-то неизбывно близкое, родное, радостное. – Я знаю, тебя зовут Иван, фамилия Лозин. Мы встречались раньше, – пояснила она. – Я работала в лаборатории, где проводили медицинское тестирование основных и дублирующих групп десанта, задействованных в проекте «Россия».
Иван смог ответить ей лишь слабым кивком. Сил говорить по-прежнему не нашлось, но Настя не настаивала. Справившись с нехитрой гигиенической процедурой, она укрыла его свежим одеялом и, улыбнувшись напоследок, вышла, унося с собой таз.
Вместо нее в помещении появился мужчина средних лет. Одет он был невзрачно, в серую рубашку и помятые брюки, на плечи накинут застиранный до белесых разводов армейский бушлат, лицо осунувшееся, но тщательно выбритое, в руках он держал пластиковую поллитровую кружку.
– Rehabilitation… – внезапно произнес он по-английски. – Кушать… Пить… – добавил незнакомец, двумя руками протягивая Ивану кружку, в которой оказалось молоко.
Так… Значит, все-таки американцы… мать их… – Мысль гулко ударила в виски яростным током крови, будто внутри организма до этого рокового мига все же оставалась одна-единственная сжатая пружинка, последний резерв сил, который мог быть востребован только вот так, внезапно, спонтанно и болезненно.
Минуту назад, глядя на Настю, он заметил, что его автомат стоит неподалеку от изголовья кровати, в углу, завешенный верхней одеждой, из-под которой торчал лишь краешек магазина. В такие секунды солдат не размышляет, он действует. Это нельзя обосновать, особенно когда речь идет о русском солдате. Да, он мог проваляться несколько месяцев под снегом, сгорать в лихорадке, чудом выкарабкаться с того света, но этот неприкосновенный остаток