Пробуждение спящей красавицы. Психологическая инициация женщины в волшебных сказках. Римма Павловна Ефимкина
мои мучители – жужжащие мухи и комары. Я лежала у костра лицом в звездное небо, слушала звуки ночи. На рассвете капли дождя упали на лицо, и это было так освежающе-приятно, что я улыбалась сама с собой на то, что Бог на те сутки, что мы жили в тайге, «выключил» этот круглосуточный небесный «душ», который сопровождал нас в течение всего семинара. Я знала, что через три часа я встану и пойду к «своим» – если перед походом в лес я страдала топографической тупостью, то сейчас у меня не было ни тени сомнения, что я выйду к лагерю наикратчайшим путем. Так оно и случилось. Так оно продолжается и сейчас – спокойное ощущение того, что я обрела свое Место в этой Вселенной, свои Границы, свой Путь.
Психологическая инициация
Итак, мы сделали экскурс в этнографию и узнали, что наши предшественники, представители традиционных обществ, имели такой социальный институт, как инициации. При этом мы узнали, что инициации – это и процесс перехода индивида из одного состояния в другое, и ритуал, сопровождающий этот процесс. На этом я хочу закончить главу об инициации как ритуале. Для меня первое определение является более важным, потому что ритуалов в современном обществе нет, а процессы перехода актуальны и сегодня. В следующей главе сделаем еще один шаг вперед в нашем путешествии – рассмотрим психологическую составляющую инициации как перехода из одного состояния в другое.
Глава 3. Инициация как психологический кризис
Психологические корни волшебной сказки
Снова возвращаемся к тому моменту первой главы, где мы на время согласились с тем, что корни сказки – исторические. В. Я. Пропп это блестяще доказал, однако в самом начале своей второй книги он предположил, что общие корни сказок могут быть и психологическими: «Хочется поставить вопрос: если все волшебные сказки так единообразны по своей форме, то не значит ли это, что все они происходят из одного источника? На этот вопрос морфолог не имеет права ответить. Здесь он передает свои заключения историку или сам должен превратиться в историка. Но от себя мы можем ответить хотя бы в виде предположения: да, это так. Но только вопрос об источниках не должен быть поставлен узко географически… Единый источник может быть и психологическим (курсив мой) в историко-социальном аспекте»18.
Правда, в конце книги В. Я. Пропп сам же опроверг свое предположение («Мы нашли, что композиционное единство сказки кроется не в каких-нибудь особенностях человеческой психики, оно кроется в исторической реальности прошлого»19). Однако я не считаю принципиальным противопоставление, отмеченное В. Я. Проппом. Единый источник сказок, по моему мнению, является и историческим, и психологическим. Психология родового человека во многом отлична от психологии наших современников. Тем не менее, историческая реальность меняется, а сказка остается в прежнем виде. Следовательно,
Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. С. 82.
Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. С. 148.