БорисЪ. Валерий Тимофеев
давно про все наперед догадался – вчерась еще лупсовал меня, душу вытряхал, по живому калечил. А ноне вот улыбнулся открыто да ласковое слово пробросил – ты не надсажайся, – я и с охоткою забыл про все нехорошее, и впал в его простоватые объятия.
Кто я после всего этого в его глазах?
Выше его или ниже?
С его стороны точно уж – ниже.
Теперь пришел и услужливый Пахом – переводить меня Ургеничусу.
– Домой хочешь? – спросил участливо и даже улыбнулся на свой лад.
– Домой, – закивал я так, что чуть голову себе не отмотал.
– А чем же ему у нас плохо? – спросил Ургеничус у Пахома.
– Да, чем же тебе у нас плохо? – весело перевел Пахом, запамятовав, что у меня только язык нерабочий, а ухи все еще на месте и в полном здравии.
Я завэкал, помогая себе руками, но им мои помыслы донести не смог.
– Рожей не вышли, – по-своему перевел мои потуги Пахом.
Я приблизился к нему, поднял к его лицу обе руки, пытаясь вдолбить, что он неправильно меня понял. Показывал знаками, мол, бумагу давайте, я вам на бумаге напишу. Но не успел ничего растолковать.
Под левое подреберье вонзился огромный кулак Молотобойца. Увлекшись объяснениями с Пахомом, я совсем потерял из виду Ургеничуса и, само собой, пропустил момент его замаха.
Мои ботинки оторвало от пола и, когда я уже коснулся носками спасительного пола, новый удар согнул меня надвое.
– Рожей, вишь ли, мы ему не вышли, – сплюнул Пахом и пошел неторопко вон, напевая противным голосом угрюмую песню.
А не для чиво нам во чужи люди торопиться,
И-и-и жить у матушки с батькой харашшо.
А Молотобоец включил паровую машину на полный ход и колошматил меня молча и равнодушно.
Я упал на пол.
Он сильными руками выдернул меня из пальто, бросил животом на стол и выбивал из меня, как пыль из половиков, еще теплившееся сознание.
Пока я не улетел в страну густого непроглядного тумана.
Глава 3 Шагреневая кожа
1
Этим вечером Ургеничус выбил из меня последнюю веру в себя.
Теперь я знал – взывать к здравому смыслу в этих стенах бесполезно.
Бабушка моя в церкви стоит на коленях и просит Бога об одном, об другом. То хворь какую убрать просит, то урожая просит. Как ни придем – у нее всегда просьба найдется – то пятое, то десятое.
Я и спрашиваю:
– И что, дает?
– Кто?
– Ну, Бог этот твой, просишь у него каждый раз чего-ни то, а вот хоть раз он исполнил просьбу твою, сделал по-твоему?
Она долго шла и молчала, только губами мелко шамкала, слова нужные подбирая.
– Бог надежду дает и жизнь упрощает. Выросло – я и знаю – Бог дал. Не выросло – то ж знаю – Бог не дал. И вопросов у меня меньше, и злобы нет. На него ж не посердишься. Он вона как высоко сидит. Да и людев у его сколь по всей земле раскидано? Али хватит сил каждому его блажь выполнять? Но,