Приносящая удачу. Анастасия Александровна Енодина
Не жалей – они ж явно те ещё злодеи, раз за ними в такую даль притащились и облаву устроили.
– Один симпатичный был, – всхлипнула Олеська, и я недовольно посмотрела на неё.
Симпатичный! Во-первых, и не симпатичный тот был, а во-вторых, не о том она думает! Симпатичных – много, а амбар у нас один, и если в нём поселится призрак этого Леона, у меня не будет тайного любимого места!
– Олеська, ты хоть понимаешь, что если их убьют – души их вечно будут по нашему огороду шастать! – воскликнула я, глядя в наполняющиеся слезами глаза девушки. – Это ж конец! Это ж не выйти ночью на улицу, это никаких посиделок, это… это жуть просто!
Сенька усмехнулся:
– Это ты, Мила, загнула! Не тут же они их убьют – у них отчётность. Они их в городе убьют, а если сопротивляться сильно будут – по дороге в город, и головы ихние принесут своему начальству.
Я поморщилась, представив отрезанные головы постояльцев. Тоже мне, успокоил! Вдруг их убьют на моём любимом болоте? И что тогда? Я ведь и не узнаю, что там поселилось лихо, пока призрак меня не напугает однажды. А я слыхала, что призраки могут так напугать, что волосы все разом поседеют. Или что голос навсегда пропадёт, или заикой сделаться можно. Я повертела в руке кончик своей косы. Очень не хочется, чтобы она стала белой, как у матери отца. И голос мне мой нравится, и заикаться я не хочу…
– Правда, убьют? – спросила Олеська, видимо впечатлившись грядущей безвременной кончиной белобрысого постояльца.
– Стопудово, – безапелляционно заявил Сенька, словно планы стражей были ему отлично известны наперёд.
Подруга резко встала из-за стола и, смерив брата негодующим взглядом влажных глаз, выбежала из кухни в сторону входной двери.
– Что, пялились на постояльцев ночью? – усмехнувшись, спросил Сенька.
Я смутилась. Это всё Олеська со своим "один симпатичный"! Надо ж так ляпнуть! Теперь Сенька подумает, что мы ходили на незнакомцев глазеть. Правда, мы и ходили, но лучше об этом не знать парню, который мне нравится.
– Так получилось… – краснея, оправдалась я и тоже поспешно вылетела из кухни догонять Олеську.
Подруга обнаружилась за домом. Она стояла за зарослями каринки и закрывала лицо ладонями. Плачет, наверно. Она вообще любит пустить слезу не к месту. Ну да ладно. Сегодня, пожалуй, даже и к месту. Жалко всё-таки постояльцев – они же люди. Знать бы, чего они сделали – может, и не жалко бы было. А так – как-то грустно…
– За дело, наверно, их… – предположила я, не зная, что сказать.
Олеська отняла руки от лица, вытерла кулачками слёзы и, всхлипнув, посмотрела на меня обиженно. Нос у неё раскраснелся и теперь она была похожа на своего отца, когда тот пьяный приходит к нам на какой-нибудь праздник.
Олеська и я некоторое время молча таращились друг на друга. Я вообще не представляла, что говорить ей. Она расстроилась, что стражники казнят в городе того, кого мы и видели-то всего разок. Да и вообще, может, его и не казнят – это только Сенька так сказал, а он мог преувеличить или приврать.
Но потом случилось