Delirium tremens. Александр Николаев
необходимо будет сосредоточиться и окончить-таки, университет. Но она поняла это по-своему…
– Ты говорила, тут близко, – Маккинли замерз. Он беспокойно, с надеждой вглядывался в расплывающуюся темноту аллеи, конца которой не было видно, – Надо было вызвать такси.
– Эх ты! Тепличный мальчик! Из оранжереи! – с легким злорадством подшутила над ним Лариса.
– Ну… я же, в отличии от тебя, не сибиряк.
– Я тоже не сибирячка! Эту нелепую кличку вы сами для меня придумали, конспираторы! Узнать бы: кто и почему? Уж я бы нашла ему псевдоним. Позабористей…
Услышав такое, Маккинли решил не хвастаться, что Сибирячкой, она стала с его легкой руки. Тем более, на вопрос «почему», он и сам бы теперь не ответил.
– В общем, – тут же сменив настроение и глубоко вздохнув, продолжила она, – эта стерва мигом нашла себе другого. Ездил у нас по району один. Уголовник! Весь из себя такой… на черном мерседесе. Барыга и бандит. Вдвое старше ее. Времена тогда наступили «подходящие». Все так быстро менялось, и ей красивой жизни захотелось… Я не знаю подробностей. Но, город у нас маленький. Миша их где-то встретил вдвоем и не сдержался, дал этому хозяину жизни по морде. Их разняли тогда, говорят, обошлось без драки. Однако, вскоре Зобина в подъезде дома подкараулили и зверски избили какие-то молодчики. Избили так, что сразу пролетел слух – забили насмерть… – Лариса остановилась. Ее лицо горело то ли от мороза, то ли от нахлынувших воспоминаний, – Скорая приехала быстро. Слава Богу, он выжил. Вот только маме его, какие-то доброхоты успели сообщить, что сына ее убили. Говорят, что она только накинула платок, выбежала во двор, прямо под дождь, и тут же осела на лавочке у подъезда. Не выдержало сердце. Умерла на месте…
Маккинли повернулся на дрогнувший голос Ларисы. Она плакала…
– Он вышел из больницы только в начале сентября, когда мы уже давным давно обмыли дипломы. В университет не вернулся. Объясняться и восстанавливаться не стал. Вместо этого, он запил. Запил так, словно хотел умереть. Продавал вещи из дома, покупал водку и шел с ней на кладбище. Знакомые несколько раз находили его там и приводили домой. Говорят, он напивался на ее могиле до беспамятства. Падал и спал прямо там, на кладбище. Когда я представляю себе это, цепенею от жути. А он пил, пил и пил. Каждый день до потери сознания. И допился до белой горячки. На ноябрьские праздники угодил в психушку. Помню, я даже обрадовалась этому, что он не упадет зимой пьяный на улице и не замерзнет насмерть.
Сколько он там пробыл, не помню. Может с полгода. А когда вышел, продал квартиру и уехал отсюда. Разные слухи ходили. Поговаривали, что он где-то на Дальнем востоке устроился. Рыбу ловит… Что-то в этом роде… Точно не скажу. Хотя, зная Мишу, наверное, так оно и было… Мы пришли, – она протянула руку в сторону калитки из аллеи, за которой, к удивлению Эндрю, стояла их гостиница.
– А дальше? – ему уже не так сильно хотелось в тепло, – Что было дальше?
– Дальше, я уехала в Москву. А потом в Америку.