Последний рассвет. Мария Хохлова
её, прокричала:
– Не смей, это просто качка, слышишь сестра, родная моя!
Та немного придя в себя, прислонилась спиной к стене и простонала:
– Это всё за мои грехи!
После её слов, Аделия, как можно сильнее захлопнула дверь, предвкушая, какие эмоции испытают две неразлучные сестрицы. Пусть будет глупостью и безрассудством это действие, но несколько минут наслаждения она всё же испытала, даже похвалила себя, за неожиданное решение так поступить.
Она искала глазами Шпенглера, ей очень хотелось увидеть его, она ощущала страшную тоску о нём, ненормальную, какую-то сумасшедшую. Её удивляло, что за такой короткий промежуток времени, человек успел стать для неё частью жизни, частью самой себя. Поиски не затянулись, графиня увидела моряка одиноко стоящего у бушприта, он пристально глядел вдаль, не мигающим взглядом, всё то же безразличие и та же отчуждённость, и нет ничего того, что так желала увидеть. Подойдя как можно ближе, она вгляделась в его лицо – тёмные глаза, в которых ей так хотелось утонуть, манящие губы, которых ей так хотелось коснуться, она взглянула на его измотанные и грубые ладони – сколько нежности они могли бы ей подарить, и не сумев сдержать себя, провела кончиками пальцев по его оголённой груди. Михаэль вздрогнул, он ощутил прикосновение, Аделия испуганно отшатнулась назад, ведь она была уверена, она знала, что может быть спокойной за свои действия. Моряк огляделся, смутившись, поправил полотняную жилетку, закрывая ладонью вспыхнувший огнём участок тела, ставший пурпурно-красным.
– А этого можно было и не делать – прозвучал за спиной графини ставший знакомым, умиротворённый и мелодичный голос.
– Я знаю – ответила она – каюсь, просто не смогла удержаться.
– Пойдем со мной – устало произнес он, растворяясь в светлой дымке, которая туго укутала его, и стелясь белоснежным ковром, поглотила неподвижно стоящую графиню.
Под ногами заскрипел песок, глазам открылась ничем ни примечательная комната, с бывшими когда-то белыми стенами, на которых раскинула свои влажные щупальца, многолетняя сырость. С лёгким шипением, осыпались раскрошенные камни, которые наглым образом выглядывали из облицовки. Графиня подняла голову, под высоким потолком висела огромная люстра, утопающая в пыли, на которой оставалось несколько свечей, намертво вцепившиеся в нее, своими восковыми когтями. Яркий солнечный свет, льющийся сквозь приоткрытые створки дверей, ведущих на балкон, поманил теплой, светящейся ладонью. Она пошла за ним, подготавливая и подбадривая себя. Потянув за обветшалую ручку, содрогнула витражное стекло, разошедшееся множеством трещин. Особых усилий не потребовалось, что бы одномоментно раскрошить его и обрушить на пол. Для нее не стало это преградой, с хрустом наступая на осколки, последовала дальше. Полукруглая, обширная площадка, была поглощена ослепительным, манящим светом. Аделия сначала не могла ничего разглядеть, так глаза, привыкшие к сумраку, отказались воспринимать окружающее. Но как приятно было