Мышление. Системное исследование. Андрей Курпатов
из-за этих изменений (последние значат для меня что-то еще, кроме того, что они есть сами по себе);
• в-третьих, как я объясняю себе эти состояния, как я их интерпретирую – то есть какие истории создаю о себе.
Вопрос в том, на каком из этих уровней случается само мышление?
§ 4
46. Понятно, что интеллектуальная функция работает постоянно. Понятно также и то, что я могу как-то направлять ее работу. Но является ли это «подруливание» моей интеллектуальной активности – собственно мышлением?
На самом-то деле, это обычно происходит вне какого-то моего сознательного решения – просто наличная ситуация (включая внешние и внутренние факторы), складывающаяся так, требует от меня решения того, а не другого вопроса.
Я испытываю определенный, хорошо известный мне дискомфорт, смотрю на часы, обнаруживая, что уже не ел достаточно долгое время, и задумываюсь над тем, где и чем бы мне перекусить. Конечно, это интеллектуальная активность, направленная на решение определенной задачи.
Но вряд ли стоит относить эту интеллектуальную активность к мышлению в строгом смысле этого слова. В данном случае я скорее сознательно сопровождаю свою интеллектуальную активность, нежели сознательно ее произвожу.
47. И даже если в этот момент я задумался о том, что лучше сначала, наверное, дописать какую-то часть текста и лишь затем заняться поисками еды с последующей трапезой, я не делаю это совсем уж осознано. Нет, просто сейчас во мне сильнее доминанта работы над соответствующей частью текста, нежели доминанта голода.
Озадаченность текстом пока побеждает усиливающийся голод, а я, если задумаюсь над этим, являюсь лишь свидетелем этой борьбы сил различных интеллектуальных объектов, актуализированных сейчас в пространстве моей психики – озадаченностью текстом и чувством голода. В какой-то момент озадаченность текстом ослабнет, а чувство голода станет невыносимым, и я «подумаю», что пора все-таки отправиться за едой.
Первично ли, так сказать, в приведенном примере мое мышление – то, что я «подумаю», или оно лишь объясняет мне самому, что со мной происходит, выполняя функцию регистратора (что-то вроде церковного освящения чего-либо уже случившегося)? И мышление ли это, если мы подходим к определению этого феномена со всей строгостью?
48. В каком-то смысле, сопоставляя меня из приведенного примера с обезьяной из опыта Вольфганга Келера, можно, наверное, заключить, что задумалась она даже посильнее меня. В конце концов, я – в предложенном примере с выбором между едой и текстом – оперирую чрезвычайно тривиальными, привычными для меня интеллектуальными объектами, тогда как интеллектуальной функции келеровской обезьяны пришлосьсоздать и сочленить интеллектуальные объекты крайне нетипичные для психического пространства среднестатистической обезьяны.
49. Или вот, например, интеллектуальная деятельность другого рода – потребление так называемого «развлекательного» контента (интертейнмент и даже инфотейнмент).