Разведчики Зеленой страны. Георгий Павлович Тушкан
сам того не замечая, растирал грязь по щекам.
– В чем дело? – примирительно спросил Егор, поняв, что мальчик плачет не от толчка.
Но тот, уловив нотку сочувствия в его голосе, заплакал еще громче.
– Хлопец, а ревешь, как белуга!
– Белуги не ревут, они рыбы, а я деньги потерял, – наконец вымолвил мальчик.
– Искать надо, а не плакать.
– Я искал… а Степка подошел, услышал, что я потерял, и смеется. «Врешь ты все, – говорит, – сам истратил на конфеты – и притворяешься! Вот пойду, – говорит, – и расскажу, что сам видел, как ты конфеты ел…»
– Ну и брат у тебя! – посочувствовал Егор.
– Он не брат – Степка Пханов, – невразумительно ответил мальчик.
– Ты вот что, орел, – сказал Егор, – плакать перестань, а расскажи толком.
– Я не орел, я Толя!
Всхлипывая и размазывая по лицу слезы, Толя рассказал, что он потерял последние деньги. Его как сироту из дома для эвакуированных ленинградских детей взяла тетя Глаша. Она очень хорошая, он у нее как сын родной. Вчера она купила ему ботинки на рынке, дорого заплатила, и у них до получки осталось только сто рублей. Тетя Глаша послала его с последней сторублевкой в магазин за продуктами. Он эту сторублевку потерял. А Степка еще врет…
– Так ты из Ленинграда! – радостно воскликнул Егор, чувствовавший себя очень одиноким в этом чужом городе.
– Из Ленинграда.
Егору было и радостно от встречи с земляком и жалко этого обиженного мальчугана. Хотелось помочь мальчику, но как? Он засунул руки в карманы, ощупал шелестящие бумажки… Мелочь! Эх, была бы у него тысяча рублей! Есть, правда, сотня в левом кармане гимнастерки, так это «НЗ» – неприкосновенный запас на случай беды.
– А если мы поищем еще? – предложил Егор.
– Нет, нет. Их Степка нашел и взял.
– Пойдем заставим его отдать, – сказал Егор.
– Что ты! Он сын Мустафы Пханова. Он знаешь какой! Он уже год как бросил учиться в шестом классе. Он большой. Он хвастался Топсу, что у родного отца потихоньку тащит деньги из кармана. Если Степка нашел, то ни за что не сознается… А сам грозится: «Все узнают, как ты у Глафиры Николаевны деньги украл». А я их не крал… – Слезы снова покатились по щекам мальчика. – «Воров, – говорит, – учить надо. Не принесешь – отправят тебя в исправительный дом для малолетних преступников…»
Егор смотрел в огромные карие глаза мальчика, и столько было в них горя, незаслуженной обиды и беспомощности, что Егор мгновенно вынул из кармана деньги.
– Вот твои деньги, – сказал юный фронтовик и протянул свою последнюю сторублевку.
– Ну! – как вздох облегчения, вырвалось у мальчугана.
Он порывисто схватил деньги, разгладил свернутую вчетверо смятую сторублевку, развернул ее, осмотрел с обеих сторон и дрожащей рукой протянул деньги Егору обратно.
– Это не те, – еле слышно прошептал он, – на тех в углу чернильным карандашом было написано «сорок две тысячи».
Егор понял, что не так-то просто