Антропогенный фактор. Виталий Забирко
наоборот, почувствовал снисходительную иронию по отношению к себе. Будто я говорил не о нём, а о ком-то постороннем, чья козлоногость для Гримура была в равной степени непонятной, как и мой неполноценный вестибулярный аппарат.
– М-да… – протянул он и обратился к Ктесию, словно меня здесь не было: – Не персонал, а какой-то паноптикум. И кто только его подбирал? Неужели не могли найти квалифицированных специалистов без изъянов?
Ктесий сочувственно кивнул и отхлебнул из стакана.
Я перевёл взгляд с одного на другого.
– Для того чтобы иметь высококлассных специалистов, им надо хорошо платить. Отнюдь не гроши. А так, как говорится в анекдоте: «умных к умным, а мине до тебе».
Но опять моё резкое заявление не оказало должного эффекта, и я почувствовал, что как одному, так и другому, безразлична квалификация подчинённых. И даже вроде бы, вопреки словесному утверждению, такой контингент их гораздо больше устраивал, чем любой иной.
– До мине, так до мине, – равнодушно согласился Гримур. – Завтра в девять утра приступаем к полномасштабным исследованиям. Мы и так отстали от графика на две недели из-за задержки вашего рейса.
– К задержке рейса я не имею никакого отношения! – возмутился я.
– Я тоже, – спокойно ответил Гримур. – Вы успеете к завтрашнему утру настроить и согласовать свою аппаратуру?
Я глянул в безразличные глаза коммодора и запнулся, поняв, что меня выпроваживают. И тогда обострённое восприятие эмоционального фона сыграло со мной злую шутку: полутёмный холл представился трюмом парусного корабля, козлоногий коммодор Гримур – пиратом Сильвером, а клетка с пауком – клеткой с попугаем. Дикость какая! Я тряхнул головой и поспешно отключил обострённое восприятие эмоционального фона.
– Д-да, – запоздало ответил я. – У вас ко мне всё?
– Всё.
– В таком случае – до свиданья.
Я встал.
– До завтра, – отозвался Ктесий.
Гримур промолчал.
Резких слов для окончания неприятной аудиенции не нашлось, поэтому я молча развернулся и направился к выходу. Но, уже находясь на пороге, не смог удержаться от мальчишеской выходки – наверное, сказалась активизация повышенного эмоционального восприятия. Шагнул к клетке и, подражая стивенсовскому попугаю, прорычал в неподвижные, как и у его хозяина, глаза паука:
– Пиастр-ры!
Паук испуганно присел, и две капли мутно-зелёного яда, скользнув с хелицер, упали сквозь прутья в стоящий под клеткой чернёный металлический поддон. Поза у паука была угрожающая, но голубые «человечьи» глаза продолжали смотреть то ли скорбно, то ли дóбро. Нет у пауков ни ресниц, ни век, и зрачки неподвижны, поэтому можно жестоко поплатиться, оценивая настроение членистоногого по разрезу глаз.
Я вышел на крыльцо, но перед глазами всё ещё стояла, словно фотографически отпечатавшись на сетчатке, клетка с Аранеем. И только тогда я осознал, что поддон под клеткой наполовину наполнен ядом, и, кажется, сделан из платины. Если это действительно так, то что же это за существо такое, чей