Эротические записки из желтого дома. Шмиэл Сандлер
остановить ее, сказать ей правду, ведь она не подозревала, что я лгу и что-то скрываю.
Я смутился и отстранился от нее:
– Погоди, мама, – сказал я
– Жан, душа моя, – она бросила на меня недоумевающий взгляд, – я так постарела, почему ты называешь меня мамой? – Голос у нее задрожал.
– Пойми, ма, этого нельзя, понимаешь?
– Не хочу ничего понимать, – капризно сказала матушка. Длинные ресницы ее дрогнули, в глазах заблестели слезы, – я так ждала тебя, я так люблю тебя… Не веришь, хочешь покажу… Я все сделаю, как ты любишь…
Не успел я опомниться, она присела на корточки, расстегнула мне ширинку и вмиг вынула мой огромный сладко пульсирующий и готовый к бою агрегат.
Все дальнейшее было как в нереальном, гипнотическом сновидении: я стонал, охал и примитивно мычал, пока острое наслаждение не взорвалось бомбой в моих чреслах.
Это произошло, это настигло меня как неумолимая дождевая туча в открытом поле, где невозможно укрыться. Я обмер, я окаменел. Как это могло случиться?
Я самый мерзкий негодяй, который обманул и надругался над своей ничего не ведающей матерью.
– Ну, будя, будя, мусью, – пытался приободрить меня Епанчин, но я не слышал его увещеваний. Я ослабел и пал духом. Я почувствовал себя ничтожным и возненавидел себя всею душою.
Я поднял маму на ноги, я положил свою преступную голову ей на грудь, как в детстве, когда был напуган молнией и оглушительными ударами грома.
Я горько заплакал и попросил у нее прощение.
И как в детстве она стала меня утешать, нежно поглаживая мне затылок и уши.
– Ну что ты, милый, сейчас все пройдет, сейчас выглянет солнышко. Ты не хочешь принять ванну, устал, поди, с дороги?
– Нет, Николь, я погуляю немного на свежем воздухе.
Я назвал ее по имени и мне надо было привыкнуть к нему, чтобы снова невзначай не назвать ее мамой.
– Вот и прекрасно, mon cher, – сказала мама, – только возьми, пожалуйста, этот талисман…
Она сунула мне в руку золотой медальон в форме сердца.
– Я купила его вчера, чтобы с тобой никогда ничего не случилось.
Мама искренне заботилась обо мне, как делала это всегда на протяжении всей своей жизни, ведь я был её любимым и единственным ребенком
– И смени, пожалуйста, рубашку, мон шер, – сказала она вдогонку, – Софи, постирает.
Софи работала у нас горничной и много лет заботилась обо мне в далеком детстве. Я помнил, как эта статная рослая девица прижимала меня к своим пышным грудям, утирала сопли и кормила блинчиками с изюмом.
– Это были дорогие моему сердцу воспоминания отрочества и я радовался скорой встрече с моей очаровательной няней.
В почтовом ящике я обнаружил письмо от профессора Лежье. Он спрашивал меня, принимаю ли я таблетки Барбенала.
Я выбросил письмо в мусорную корзину, вышел на пустынную пахнущую дождем улицу и предался горьким размышлениям.
Холод пронизывал меня до костей, уныло скрипя, качались