Пределы осуществления и защиты исключительного права патентообладателя. А. С. Ворожевич
возражения в совокупности демонстрируют невозможность рассмотрения исключительного права в контексте жесткого экономического детерминизма: «предоставление патента создает стимулы для создания и коммерциализации разработки и влияет в конечном счете на развитие экономической системы в целом». Однако это не отменяет того факта, что в отдельных ситуациях предоставление исключительных прав действительно выступает ключевым стимулом как для инновационной деятельности, так и для инвестирования в подобную деятельность.
Уместно отметить, что в гносеологическом и прикладном плане сторонники экономического анализа недалеко ушли от формалистских подходов. Как было отмечено В. Ноурсом и Г. Шеффером, рассматриваемая методология «может пониматься как новая версия формализма, подобно последнему она устанавливает конкретные принципы (эффективности и максимизации благосостояния), которые могут быть применены объективно и дедуктивно к любому набору факторов во всех областях права»[76].
В сфере интеллектуальной собственности сторонники анализируемого подхода пытаются втиснуть в прокрустово ложе широкий спектр принципиально различных фактических ситуаций.
Ограниченность методологического инструментария, неспособность экономики и права заменить собой комплексный политико-правовой анализ оставляет принципиально неразрешимым значительный пласт проблемных вопросов. Существование в праве множества явлений обусловлено отнюдь не экономической эффективностью, а историческими традициями, конкретно-политической обстановкой, существующей в момент их имплементации в правовую сферу[77].
Строгий функционализм, в рамках которого исключительное право раскрывается через единственную функцию – стимулирование инновационной деятельности, при подходе к оценке конкретных правовых споров с позиции соотношения выгод одного субъекта и издержек другого (критерий Калдона – Хигса) с неизбежностью приведет к игнорированию ряда факторов, обладающих правовым значением[78].
Общий институт злоупотребления правом (не нюансированный применительно к конкретным видам субъективных прав) в рамках различных правопорядков рассматривается сквозь призму принципа справедливости без учета экономической эффективности. Так, широкое распространение в судебной практике США получила доктрина чистых рук (clean hand doctrine), согласно которой истец для того, чтобы рассчитывать на предоставление его нарушенному праву судебной защиты, сам должен действовать в соответствии с принципом справедливости в отношении предмета его требования[79]. Отмечается, что в том случае, когда поведение истца таково, что будет несправедливо предоставить ему судебную защиту, суды могут отказать в удовлетворении его требования[80]. При этом недобросовестным поведением признаются умышленные действия истца, которые сопряжены с обманом, нарушением закона, нечестностью, злонамеренностью[81].
Нетрудно
Так, при отсутствии информации о социально-исторической «подоплеке» невозможно объяснить появление в странах англосаксонского права институтов траста, сложной системы ограниченных вещных прав, которая вряд ли может быть оправдана с позиции транзакционных издержек, существования в ряде зарубежных стран публичных юридических лиц.
Анализируя институт злоупотребления правом, один из основоположников экономического права Р. Коуз констатировал, что ключевой вопрос, возникающий в подобных спорах, заключается не в том, как ограничить А (правообладателя), а в том, как вернуть стороны в первоначальное положение. С наложением ограничения A будет причинен вред, так что можно задаться вопросом: это А имеет право причинять вред В либо В имеет право причинять вред А? Цена осуществления права всегда будет измеряться потерями, понесенными иными субъектами, как последствием осуществления такого права. См.: