Обратная тяга. Maxime
захохотала и тут же забухала, захлюпала носом. Достав платочек из кармашка синей курточки, принялась сморкаться.
– Болеешь? – спросил я, хмуря брови.
– Да так… – она отмахнулась. – У меня зимой всегда кашель, – она смотрела на меня странным пристальным взглядом. Будто с завистью или тайной злостью. – Как там дела у Оли? – спросила она.
Я ухмыльнулся. Катя спрашивает у меня, «как там дела у Оли». Тут есть, о чём поразмыслить на досуге!
– Оля совсем совесть потеряла! – я опять гневно выпучил глаза.
– Чего так? – Катя улыбалась краешками губ, предчувствуя очередную шутку-прибаутку.
– Не ест ничего! Ты видела, какая она худая стала? – я хмурился, улыбаясь сквозь завесу суровости на лице.
Катя отвернулась, делая вид, что смотрит, не идёт ли автобус. Автобуса не было, и выглядывать из остановки не имело смысла. Она была стеклянная. То есть абсолютно прозрачная. Просто Катя скрывала смущение или другое чувство, возникавшее на лице. Мне кажется, она дико злилась на меня. Она бы с пребольшим удовольствием стукнула меня, отоварила бы в плечо кулаком. Я чувствовал её ярость за версту. Ещё когда мы встречались, притирались так сказать, она часто становилась в позу, требующую полного подчинения. Попробуй только пикни, она сразу окатит абсурдом осуждения. Моя бывшая обезбашенная фурия. В этот раз всё было иначе. Катя, обезглавленная, не имела полномочий, не чувствовала себя в праве злиться, требовать, командовать. Она плавала в прострации, в которой сверженные монархи плавают десятилетиями, находясь в глубокой эмиграции. То есть жопе.
– Ну так покорми её! – она приняла шуточно-гневный вид. – У тебя же сметаны – во! Молока – во! – блестящие голубые глазки метали искры. Катя давилась от презрения.
– Есть покормить! – я вытянулся по стойке смирно, по-военному поднёс натянутую ладонь к виску, отдал, так сказать, честь. – Разрешите идти?
Катя заржала, в этот раз без злости:
– Идите, – проблеяла она сквозь слёзы, проступившие на глазах, и сопли, вновь потёкшие из носика.
И я отправился кормить мою худосочную новоиспечённую подругу сметаной. Строевым шагом протопал по пустынной дорожке, вырезанной в снегу. Мне было смешно и нелепо исполнять Катин приказ. Дело в том, что возле подъезда меня действительно ждала Оля. Мы договорились встретиться в три.
– Привет, – сладким голоском пропела моя худышка.
– Поступила жалоба на вас, – сразу принял я боевой настрой. – Вы, Ольга, слишком мало кушаете.
Оля захихикала.
– Поэтому с сегодняшнего дня будем кормить вас силой, – я схватил её за попу под курткой и прижал к себе. Нашёл ртом тонкие губки и впился поцелуем.
– Чем кормить? – Оля усмехалась, её личико сияло от счастья.
– Колбасой и сметаной, – серьёзная мина ни на секунду не покидала моё озабоченное выражение лица.
Оля, ведомая за руку к лифту, растерянно улыбалась.
– Какой колбасой?