Пещера. Лев Протасов
что средства из Города Совет запросить все же пытался, ибо представители его, несмотря на беспечную оторванность, обособленность своего уклада от всеобщего, все же приняли некогда ответственность и теперь вынуждены были предпринимать меры по преодолению таких ситуаций, как нынешняя. Увы, им отказали.
Следовало прибегнуть к помощи Лигнина, но так, чтобы инициатива исходила от Совета. По существу, от Андрея Михайловича требовались, во-первых, подпись под текстом прошения, написанным старейшинами задолго до его возвращения, во-вторых, отказ от посягательств на власть. Все надлежало представить таким образом, будто Андрей Михайлович подписывает бумагу не по собственному волеизъявлению, подобно императору, одобрившему указ министров, а как бы беспрекословно подчиняясь воле Совета, на права коего по «владению» поселком не смеет претендовать.
Бывший проектировщик предстал перед собранием, догадываясь обо всех вышеперечисленных тонкостях, даже готовился подыграть нехитрой, чересчур понятной манере старцев, представлял, как станет соглашаться с их требованиями, предписаниями, подпишет, откажется, однако вышло иначе. Сумбурно и мерзко.
2
– Почему Вы не явились раньше?
Старцы, все в одинаковых черных одеждах, отдаленно напоминавших сутаны священнослужителей, восседали на своих местах, на возвышении, и говорили грозно, с нотками явного презрения – так, словно пришедший был не более, чем очередной проситель, жалким своим образом пытающийся добиться поблажки.
Андрей Михайлович стоял напротив, зажатый ровно посередине между трибунами и пустыми зрительскими креслицами. Долго глядел на своих судей (судьями они, конечно, не являлись, да и собрание устраивалось по иному поводу, однако отвязаться от ощущения, что здесь сейчас учинят «судейство», бывшему проектировщику никак не удавалось), глядел, переводя пытливый взгляд с одного лишенного выражения лица на другое, и пришел к заключению, что, в сущности, на вид старейшины совершенно одинаковы, и если бы не разница в росте, отличить их друг от друга стало бы практически невозможно.
Помещение, где разыгрывалась вся дальнейшая сцена, заполнялось спертым, очень плотным воздухом, темнотой, которая как бы падала с непомерно высокого потолка, становясь у самого пола менее насыщенной, и запахом гари. Окон в зале не имелось – неизвестно, замысел ли это застройщика, или окна исчезли стараниями жильцов. Для освещения использовали несколько восковых свеч, помещенных рядом с трибунами.
Крыша дома рассыхалась, трескалась от несносной жары и потому нервозно пела, как поет всякое старое дерево, донимаемое зноем. Звук этого пения заметно отвлекал посетителя, мешал ему сосредоточиться, члены же Совета не выказывали ровно никакой реакции – вероятно, привыкли и теперь жалоб крыши не слышали вовсе.
– Почему Вы не явились раньше? – говорил почти все время тот,