Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом истории. Александр Никитич Севастьянов
мысли сопровождали всю жизнь Черчилля, он придавал им чрезвычайно большое значение, хотя и был полным дилетантом в библеистике, а вел себя зачастую и вовсе как безбожник. Спустя еще тридцать лет, уже 85-летним, он подарил как ценный раритет и дорогой его сердцу сувенир один печатный экземпляр указанного эссе премьер-министру Израиля Бен-Гуриону.
Черчилль вообще много говорил и писал о евреях. Настолько, что даже не все, им написанное, попало в печать. Так, лектор Кембриджского университета Ричард Той неожиданно отыскал неопубликованную статью бывшего британского премьера о причинах гонений на евреев. Статья «Как евреи могут бороться с гонениями» была написана в 1937 году, в ней Черчилль говорит о том, что не только «злоба гонителей» является причиной плохого обращения с евреями на протяжении веков. Главным в отношении нееврея к еврею Черчилль называет то, что он «другой». «Он выглядит по-другому. Он думает по-другому. У него другие традиции и корни. Он отказывается быть принятым», – писал будущий глава правительства, подчеркивая инаковость настоящего еврея и еврейское стремление к самоизоляции. Это был достаточно глубокий взгляд, ведь евреи недаром говорят сами о себе словами Торы: «Вот народ, который живет отдельно и среди народов не числится». И не случайно во всех странах рассеяния, где только ни возникала еврейская диаспора, она немедленно создавала свои закрытые для неевреев зоны – гетто, где и проживала замкнуто по своим законам и установлениям, подчиняясь кагалу и тайному национальному суду Бет-дин, действующему параллельно и независимо от суда страны проживания [10 – Как показал в своих работах Яаков Кац («Евреи в средневековой Европе (Замкнутость и толерантность)». – Иерусалим, 1992; «Кризис традиции на пороге Нового времени». – Иерусалим, 1991), стены всех гетто всегда строились с двух сторон.]. Такие наблюдения Черчилля говорят о том, что он не напрасно интересовался с детских лет еврейским народом и хорошо разглядел его специфику. «Евреи представляют собой счастливую общину, – писал он еще перед Первой мировой войной, близко познакомившись с жизнью евреев Манчестера, – потому что среди них царит корпоративный дух их нации и вера» (376). Под обаянием этих впечатлений от национальной солидарности, спайки евреев он находился всю жизнь.
Чем, кроме этого волшебного обаяния, можно объяснить, например, такие его рассуждения, вполне типичные для еврейской национальной мысли, но отвергаемые, как правило, нееврейским ученым сообществом: «Есть народы, насчитывающие сотни миллионов человек, но оказавшиеся при этом неспособными произвести из своей среды хотя бы одного лауреата Нобелевской премии и сейчас благоденствующие за счет гениальных открытий евреев» (355). Поистине, не каждый еврей отважится на такое заявление, каким, не отводя глаз, мог козырнуть британский премьер!
Или вот: в ответ на упрек профессора Реджинальда Капленда, что палестинские