Слуга. Николай Александрович Старинщиков
с Ивановым направились в лощину. Осталось подняться на косогор, и ты в деревне.
– Пиломатериал тогда отсюда свистнули – всех на ноги подняли, – вспоминал Иванов.
Михалыч в недоумении остановился. В том месте, где желтела хвоей крутая тропинка, теперь лежали бетонные ступени – с перилами из металлических труб. Они повторяли изгибы местности и обходили препятствия. Выходит, бетон положили в жидком виде, в опалубку.
Иванов поражался не меньше Михалыча:
– Когда успевают только…
Ступенями они поднялись вверх и здесь остановились: вместо забора теперь здесь была бетонная стена и стальная дверь, окрашенные темно-зеленой краской с седыми разводами. В прошлый раз на этом месте находилась лишь впадина, заросшая крапивой и лопухами. Здесь лежали обомшелые кирпичи, ржавые банки. Теперь здесь была стена с глухой дверью – на ней не было даже намека на замочную скважину. Зато вверху, на столбе, маячил объектив видеокамеры.
– Устроились…
Иванов в упор рассматривал камеру. Отныне губернаторской теще ничто не грозило.
Дверь открывалась внутрь, так что ее невозможно было снаружи подпереть. И если была видеокамера, значит, была и охрана – она явно вела наблюдение. И если бы не чистка леса от мусора, гостям пришлось бы оправдываться.
Они двинулись вдоль забора. Обойдя деревню, вышли на улицу. Здесь была все та же пустынность, даже собаки не тявкали – они приезжали сюда вместе с хозяевами. Получалось, что бродяги были еще в пути, и в свисток свистел кто-то другой.
Вернулись к Городищу, остановился у косогора. Внизу подковой лежала в солнечных бликах река. От противоположного берега уходила к горизонту низина, покрытая лесом, – ни полянки, ни ручейка… Лишь у берега лежала проплешина луга, местами заросшая кустарником.
Позади скрипнули тормоза: два автобуса высаживали пестрый народ. По сторонам располагались работники полиции. Тут же бегала овчарка без намордника. Бродяги шарахались от нее.
Иванов скривил губы:
– Надо и мне отметиться…
Он подошел к толпе. Людей построили в шеренгу по четыре человека и принялись инструктировать. Тюменцев стоял в стороне как вкопанный и смотрел сквозь людей. Казалось, его ничто не интересует, кроме собственных видений. Но вот он вспомнил о себе, кто он есть, подошел ближе.
– Смирно! Товарищ подполковник…
– Вольно, – махнул тот рукой. – Прошу всех отнестись к порученному делу со всей серьезностью… К вечеру прилегающая территория должна быть очищена от мусора. Должен подойти самосвал.
Бродяги гурьбой двинулись к лесу, щурясь на окружающий мир. Полиция рассредоточилась по бокам. Иванов вернулся к косогору, завел разговор. Молодец, Леший… Хоть приберутся вокруг деревни. И рассмеялся. Но Михалыч его охладил:
– Садоводы – те еще деятели. За них здесь никто не обязан прибираться.
– И то верно…
Не сговариваясь, они ступили под гору, и вскоре уже стояли у катера. Иосиф сидел на корме, читая обрывок газеты.
– Вот, пишут. –