Равнение на Софулу. Гуля Риф
он как раз крутил на полу нижний брейк, вернее, лёжа на спине, дрыгал ногами в воздухе, а дядя Толя выпевал очередной куплет.
Валеркин отец, застеснявшись, скорее убежал.
Маме папа не стал рассказывать, зачем тот приходил, кратко сообщив:
– Просто пообщались.
– Или просто винишком побаловались! – усмехнулась мама.
На следующий день Айнур во время игры в футбол заметил: дядя Толя подсуживает команде сына, назначая неправильные штрафные, поэтому команда Айнура проиграла. И дальше на каждой игре дядя Толя судил нечестно.
Три игры Айнур терпел. На четвёртый день, не выдержав, крикнул:
– Вы нарочно назначаете одиннадцатиметровые!
– Что ты гонишь? – заступаясь за отца, заорал Валерка.
– Твой фазер сейчас придумал нарушение, которого не было.
– Не было! – загудела команда Айнура.
– Было! – протестовала команда Валерки.
Сам Валерка, сверкая разноцветным синяком на лбу, бросился на Айнура. Дядя Толя их разнял, назвав Айнура «наглым татарчонком». Тот, обидевшись, ушёл домой и вечером попросил отца взять путёвку в лагерь на первый заезд. Он за тринадцать лет в загородный лагерь ездил один раз, и с того единственного раза возненавидел его, потому что там всё приходилось делать по команде, по разрешению и по расписанию. Но гулять во дворе больше не хотелось. Еле дождался начала каникул и отправился в добровольную ссылку.
Вернувшись, Айнур понял: обгорание на солнце, драка с Валеркой, несправедливость дяди Толи в судействе и загубленный месяц в лагере – ерунда. За время его отсутствия мама удивительным образом из крепенькой хохотушки превратилась в печальную Дюймовочку с большими, глубоко запавшими глазами. Айнур вначале порадовался за неё, похудевшую, постройневшую. Однако по выражению папиного лица и его поведению – а он стал слишком обходительным с мамой – понял: с ней что-то не так.
Мама день за днём таяла, становясь прозрачной и хрупкой. Даже её смех, раньше не умещавшийся в их маленькой квартире, разбивавшийся о стены и вылетающий на улицу, сделался тихим – слабым ручейком вытекал через узкую щёлку высохших губ.
Вместе с прежней мамой ушли, растаяли дни, когда они все вместе обсуждали новости, спорили о космосе, придумывали подводный крабоход и играли в шахматы. Иногда Айнуру казалось, что настоящую маму похитили пришельцы, заменив не совсем удачной копией. Её погруженность в себя и отчуждённость пугали.
Папа ходил угрюмо-озабоченный.
– Иди обследуйся, – гнал маму в больницу. – ты в медицине ни бум-бум, как можешь сама себе диагноз ставить?
Мама молчала. Ещё сильнее поджимала губы.
Сейчас она призрачным фантомом стояла у открытого окна, смотрела на улицу, где властвовал зычный голос бабы Поли и дерзкий смех детей. Солнце, пронзая насквозь лёгкую ткань мешковатого халата, высвечивало ее худобу.
– Ты заболела? – спросил Айнур.
– Завтра поедем в Верхоречье, – отозвался