Почти серьезно. Юрий Никулин
похож на немца. Он такой белобрысенький…
Моя мама, прихлебывая чай, сказала:
– Не выдумывайте ерунду. Нечего Юре морочить голову вашим детям.
Тогда Клавдия Семеновна начала обрабатывать моего отца. А он, принимая все это с юмором, подмигнув мне, спросил:
– Ну как, Юра, сыграешь немца?
– А как же я буду говорить? – растерялся я.
– А ты не говори, – засмеялся отец. – Ты вроде глухонемой иностранец. Объясняться можно и жестами.
– Никакой Юра не глухонемой! – Клавдия Семеновна радостно встрепенулась, почувствовав поддержку, и продолжала: – Пусть Юра говорит по-русски, но немного с акцентом, как Карл Вальтерович. – И она кивнула в сторону мужа.
Мама замяла разговор, переведя его на другую тему. Однако Клавдия Семеновна, видимо, в душе затаила эту идею. Через день она сообщила по телефону, что все «согласовала со своими» и «все очень обрадовались», но только нужно идти мне не одному, а с какой-нибудь девочкой.
На следующий день снова звонок и опять уговоры.
Отец не возражал, чтобы я пошел.
– Ну пускай мальчик сходит, – говорил он матери. – Что он, немца не сыграет? Чай им дадут с чем-нибудь вкусненьким.
(«Будет для них шикарный чай с подарками», – обещала Клавдия Семеновна.)
В конце концов мама махнула рукой, делайте, мол, что хотите.
Решили, что в детский сад пойду вместе с Таней Холмогоровой. Таня отнеслась к предложению спокойно, спросив только, в каком платье полагается идти.
Одежду для нас подбирали старательно. Для Тани это не составило проблемы. А вот мне собирали костюм по разным знакомым. Штаныгольф попросили у родителей одного мальчика во дворе. У кого-то разыскали туфли с пряжками (я все переживал, что они девчачьи). Клетчатую рубашку-ковбойку взяли у Эрика. Пионерские галстуки нам сделали синими. На голову я надел берет.
Решили говорить по-русски, но с акцентом, а из немецких слов только: «гутен таг», «данке», «рот фронт»…
За день до посещения спохватились: а что немецкие пионеры будут делать, что говорить? Выручила фантазия отца. Выдвинув из-под кровати чемодан, где у него хранился реквизит для кружка самодеятельности, который он вел, отец извлек оттуда старый черный цилиндр, смятый в гармошку (видимо, на него кто-то сел). Потом с полчаса репетировал со мной шепотом – что и как мне говорить. Мама все время приговаривала:
– Только не выдумывай, Володя, ерунды.
Настал день нашего выступления. «Немецких пионеров» повезли на такси к детскому саду. Когда я увидел в окнах лица детей, которые с любопытством нас разглядывали, меня забила нервная дрожь.
Цилиндр, завернутый в немецкую газету (ее выписывала домработница наших соседей – обрусевшая немка), я судорожно прижимал к груди.
Вошли в зал.
– Дети! У нас в гостях немецкие пионеры! – крикнула неестественно высоким голосом Клавдия Семеновна.
Дети радостно захлопали в ладоши. Когда наступила тишина, она, указывая на меня, громко объявила:
– Фриц Бауэр!
Я, глотнув