Культурологическое наследие Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Светлана Рыжова
за антиномичностью русского национального характера, ярко манифестируемой различными слоями общества в соловецком лагере, Д. С. Лихачёв никогда не идеализировал «русское» и не принижал его. Наряду с открытостью русского человека он отмечал его замкнутость, наряду со щедростью – жадность, рядом со свободолюбием – рабскую покорность.
Возможность пользоваться соловецкой библиотекой, отличавшейся богатым подбором книг, присланных для осужденных профессоров, людей с высшим образованием, также способствовала интеллектуальному развитию.
Поручение составить опись икон Соловецкого музея много дало будущему ученому для понимания древнерусского искусства. «Многие иконы, которые теперь хранятся в Музее в Коломенском, мне знакомы, например большая византийская икона, которую называли “Нерушимая скала”. Был там и “Нерушимый Спас” Симона Ушакова и др. Все это я рисовал и писал на бумаге из школьных тетрадей…» [39, с. 274]. Д. С. Лихачёв окончательно укрепился в своем научном интересе к отдаленному прошлому русской культуры.
В заключении произошел случай, оказавший большое влияние на внутреннее самосознание Д. С. Лихачёва. В конце 1928 года в лагере начались массовые расстрелы, но ему удалось избежать смерти. Позже он напишет: «Я понял следующее: каждый день – подарок Бога. Мне нужно жить насущным днем, быть довольным тем, что я живу еще лишний день. И быть благодарным за каждый день. Поэтому не надо бояться ничего на свете. И еще – так как расстрел и в этот раз производился для острастки, то как я потом узнал: было расстреляно какое-то ровное число: не то триста, не то четыреста человек, вместе с последовавшими вскоре. Ясно, что вместо меня был взят кто-то другой. И жить мне надо за двоих. Чтобы перед тем, которого взяли вместо меня, не было стыдно!» [39, c. 260]. Важным мировоззренческим итогом соловецкого заключения для Д. С. Лихачёва стало сознание того, что жизнь человека – абсолютная ценность.
Позже Дмитрий Сергеевич писал, что пребывание на Соловках было для него одним из самых значительных периодов жизни.
Судимость и подорванное на Соловках здоровье долго мешали устройству Лихачёва на работу. Культурно-политическая линия советской власти данного периода характеризовалась декретивными запретами в отношении печати, научных и философских обществ, культурно-просветительных и художественных мероприятий, а также введением политической цензуры Главлита. Культурное, классическое наследие для большевистской идеологии утратило свою актуальность, воспитательную ценность, поскольку оно не служило фундаментом для построения социалистического общества, оказывая политическое, социальное, идеологическое воздействие, противоположное политике партии. Вернувшись в родной город, Д. С. Лихачёв отметил «настоящее оскудение мысли в Ленинграде …все жили в одиночку, боялись говорить и даже думать» [39, с. 396].
В должности научного корректора Издательства АН СССР Д. С. Лихачёв начал работу в Академии наук СССР в 1934 году.