Тяжкое золото. Александр Минченков
оснащения издавна знакомое и подручное для него дело. Исполнял свою работу каждодневно и на совесть, оттого и не имел от начальства нареканий.
Лукич в это время уже лежал на своём топчане и спал, изредка издавал чуть слышный храп и негромкое надрывное сопение.
Когда постучали в дверь его каморки, что при конюшне, он проснулся, недовольно заворчал, свесил ноги с топчана, обулся в кожаные чуни, неспешно подошёл к двери.
– Ну, кого там занесло?
– Открывай, свои.
Лукич снял крючок и открыл дверь.
– Ты что, дед, не узнаёшь? – спросил Пестриков. – Это ж я.
– Да гляжу, что ты. А почто ж ночью-то, чего надо?
– Запрягай, Лукич, бегом пять лошадей с сёдлами.
– Чего бегом-то, чего ночью, что за пожар-то? – Лукич развёл руки в стороны.
– Дед, тебе начальство указ давало седлать лошадей, вот и седлай, – в разговор вступил Упырь.
– Так сказано было двух, а пятерых требуете, да в ночь…
– Некогда, дед, нам начальство указанье своё сменило, вот мы и исполняем, – перебил Упырь.
– Ну, сменило так сменило, – недовольно согласился Лукич. – Только уж подмогите мне, пятерых-то лошадок один я вам вмиг не справлю.
– Поможем, отчего ж не помочь, ты только быстрее открывай своих саврасок да покажи, где добрая сбруя висит, – заторопил деда Пестриков.
– Сбруя вся добрая, – буркнул Лукич.
– Кони-то как? – поинтересовался Упырь.
– Вроде малёк отдохнувшие, с вечера кормлёные, что не доели, так в дороге травы полно, не зима ещё на дворе, – проворчал Лукич и пошёл открывать стойла.
Трое всадников во главе с Рябовым и две лошади без наездников подъехали к кухне.
Проха и Клин через кухонное решётчатое окно заметили на конях напарников. Не мешкая, вынесли на улицу несколько набитых мешков, прикрыли за собой дверь.
– Всё, грузимся, бояре, и тихим шагом на дорогу. Внутри был кто? – спросил Упырь.
– Ни души, так что и вязать-то никого не пришлось, – ответил Прохоров, волоча к лошадям два увесистых куля.
Мешки с продуктами и одеждой беглецы быстро погрузили на коней, обвязали бечевой и вскочили в сёдла.
В сумерках выехали на дорогу пятеро всадников и направились в верховье долины Бодайбинки. Позади выехавших людей в ночь остался прииск Мариинский со своими казармами, горными работами, изнурительными работами и тоскливым будущим.
Всадники вдыхали полной грудью ночной лесной воздух, теперь их занимали иные мысли. Какое же блаженство быть свободным, не зависеть ни от кого, не надо нюхать затхлый воздух казармы, спозаранку натягивать робу и понуро шагать на работу, целыми днями бить руки об породу, грузить её и перетаскивать, не надо слышать понуканий и наказаний, возвращаться с горных работ измождёнными и голодными, всё это позади.
– Тишь кругом, а как дышится, а воздух-то какой! Ну, прямо, как молоко пьёшь, – высказался Прохоров.
– Ты, Проха, словно писака,